Судья скрещивает руки на столе.
— Мистер Бакстер, вы зарегистрировали свою явку?
Я непонимающе смотрю на судью.
— Шериф, мистер Бакстер зарегистрировал явку? Мистер Бакстер, вы хотите сегодня развестись?
— Да.
— И вы сами представляете свои интересы?
— У меня нет денег на адвоката, — поясняю я.
Судья смотрит на Зои.
— А вы, миссис Бакстер? Вы тоже сами будете представлять свои интересы?
— Да.
— Вы не возражаете против развода, верно?
Она кивает.
— Шериф, зарегистрируйте личную явку миссис Бакстер, пожалуйста. — Судья вновь поворачивается ко мне и чихает. — Мистер Бакстер, от вас жутко разит спиртным. Вы находитесь под действием алкоголя или наркотиков?
Я в нерешительности молчу.
— Уже нет, — отвечаю я.
— Ты шутишь, Макс? — взрывается Зои. — Ты опять начал пить?
— Больше тебя это не касается…
Судья стучит молотком.
— Если вы намерены вступать в дискуссию, не тратьте мое время.
— Нет, Ваша честь, — говорю я. — Я просто хочу, чтобы все поскорее закончилось.
— Хорошо, мистер Бакстер. Продолжайте.
Только я не знаю, что дальше говорить. Где я живу, жил ли до этого целый год в Уилмингтоне, когда женился, когда мы расстались — откровенно говоря, ничего из этого не объясняет, почему двое людей, которые думали, что будут вместе до конца жизни, однажды просыпаются и понимают, что совершенно не знают человека, который спит рядом.
— Сколько вам лет, мистер Бакстер? — спрашивает судья.
— Сорок.
— Какое у вас законченное образование?
— Я три года отучился в колледже, потом бросил и начал собственное ландшафтное дело.
— Сколько лет вы этим занимаетесь?
— Десять лет, — отвечаю я.
— Сколько вы зарабатываете?
Я смотрю в зал. Даже одной судье признаваться в таких вещах не хочется, что уж говорить обо всех присутствующих в зале.
— Около тридцати пяти тысяч в год, — отвечаю я, но лукавлю. Столько я заработал только однажды.
— В своем заявлении о разводе вы ссылаетесь на то, что между вами возникло определенное непонимание, которое разрушило ваш брак. Это правда? — спрашивает судья.
— Да, Ваша честь. Мы девять лет пытаемся завести ребенка. И я… я больше этого не хочу.
В глазах Зои блестят слезы, но она не делает даже попытки вытащить салфетку из стоящего рядом коробка.
Мы встретились два месяца назад, после того как она получила документы на развод, чтобы обсудить вопросы, которые могут возникнуть в суде. Да, скажу я вам, странное чувство появляется, когда возвращаешься в дом, который раньше снимал, садишься за стол, за которым раньше ужинал каждый день, и ощущаешь себя совершенно чужим человеком.
Зои, когда открыла дверь, выглядела просто ужасно. Но не мне упрекать ее за внешний вид. Я топтался на пороге, пока она сама не пригласила меня войти. Мне кажется — именно в тот момент! — если бы она попросила меня вернуться, все начать сначала, я бы вернулся. Но Зои только сказала: «Давай быстрее покончим с формальностями». На том мы и порешили.
— У вас есть собственность? — задает вопрос судья.
— Мы снимали дом, — отвечаю я.
— Ценное имущество?
— Я забрал свой садовый инвентарь. Зои — свои музыкальные инструменты.
— Следовательно, вы просите, чтобы вам присудили предметы, которыми на данный момент владеете вы, а вашей жене — предметы, которыми владеет она?
Разве я не сказал то же самое, но более понятным языком?
— Думаю, да.
— Ваша жизнь застрахована? — интересуется судья.
— Мы договорились, что каждый оплачивает свою страховку сам.
Судья кивает.
— У вас есть долги на ваше имя?
— В данный момент я не могу их погасить, — признался я. — Но обязательно погашу.
— У вашей жены есть долги?
— Да, — отвечаю я.
— Мистер Бакстер, у вас крепкое здоровье?
— Да.
— Вы понимаете, что такое «алименты»? — Я киваю. — В заявлении указано, что вы просите, чтобы суд позволил вам отказаться сегодня от алиментов?
— Вы имеете в виду, что Зои не должна мне ничего выплачивать? Да, верно.
— Вы понимаете, что это окончательный отказ? Вы больше не сможете обратиться ни в этот суд, ни в какой-либо другой с требованием присудить вам алименты?
Мы с Зои никогда не шиковали, но одна мысль о том, чтобы она меня содержала, кажется унизительной.
— Понимаю, — заверяю я.
— Вы просите сегодня же окончательно развести вас с женой?
Я понимаю, что это юридический жаргон, но слова судьи заставляют меня задуматься. Окончательный. Раз и навсегда. Это как с любимой книгой — ты не хочешь, чтобы она заканчивалась, потому что знаешь, что ее нужно будет вернуть в библиотеку, когда прочтешь до конца.
— Мистер Бакстер, — торопит судья, — вы хотите что-то еще сообщить суду?
Я качаю головой.
— Не суду, Ваша честь. Я бы хотел кое-что сказать Зои.
Я жду, пока она посмотрит на меня. Ее взгляд ничего не выражает, как будто она смотрит на незнакомого человека в метро. Как будто мы вообще с ней не знаем друг друга.
— Прости меня, — говорю я.
Поскольку мы живем в Род-Айленде, в штате преимущественно католическом, разводят здесь не сразу. После семидесяти семи дней, которые мы ожидали, чтобы явиться в суд, до того момента, когда будет принято окончательное решение, должен пройти еще девяносто один день — как будто судья дает паре еще один шанс на раздумья.
Призна´ю, бóльшую часть этих трех месяцев я нажирался до поросячьего визга.
Плохие привычки — как вербейник пурпурный. Когда растение только поселяется у вас в саду, кажется, что вы владеете ситуацией, — всего несколько красивых пурпурных стебельков. Но это растение подобно лесному пожару: не успеешь и глазом моргнуть, как этот сорняк душит все вокруг, пока весь сад не застилает пурпурный ковер, а вы удивляетесь тому, как же не уследили.
Я поклялся, что никогда не попаду в восемьдесят процентов бросивших пить алкоголиков, которые заканчивают тем, что опять наступают на те же грабли. И тем не менее где я сейчас? Прячу бутылки за вытяжкой в ванной Рейда, за книгами на его полках, в комнате для гостей, в углу матраса, который аккуратно вспорол. Когда Лидди не бывает дома, я выливаю в раковину целый пакет молока, а позже, вечером, галантно предлагаю сбегать в магазин, чтобы у нас было молоко на завтрак, но останавливаюсь по пути из универсама у ближайшего бара, чтобы опрокинуть рюмашку. Если я знаю, что мне предстоит общаться с людьми, я пью водку — от нее меньше перегар. Под кроватью у меня от похмелья всегда стоит энергетический напиток. Я осторожен: хожу в разные бары в небольших городках, чтобы кто-нибудь из местных доброхотов не сдал меня Рейду. Однажды я поехал в Уилмингтон. Я настолько напился, что даже рискнул проехать мимо нашего общего с Зои дома. Сейчас Зои, разумеется, живет здесь одна. Свет горел в спальне. Интересно, чем она занимается? Наверное, читает. А может быть, делает маникюр.
Потом я задумался над тем, а одна ли она дома. Я надавил на газ так, что колеса завизжали по асфальту.
Конечно, я убеждал себя в том, что пока никто не замечает, что я пью, проблемы как таковой и не существует.
Я до сих пор не съехал от Рейда в основном потому, что меня никто не гонит. Не думаю, что он рад, что я оккупировал первый этаж, на самом деле он терпит меня из христианского милосердия. До женитьбы на Лидди мой брат обрел второе рождение («Разве первого рождения недостаточно?» — удивилась Зои) и стал посещать протестантскую церковь, прихожане которой собирались в столовой местной средней школы. В конечном счете он стал ее финансировать. Я не религиозный человек — каждому свое, как мне кажется, — но все свелось к тому, что мы стали все реже и реже встречаться с моим братом и его женой только потому, что ни один семейный ужин не обходился без перепалки между Зои и Рейдом — шла ли речь о законности абортов, о политиках, замеченных в скандальных любовных похождениях, или о молитвах в общеобразовательных школах. Когда мы последний раз ходили к брату в гости, Зои ушла сразу после закуски, когда Рейд стал распекать ее за то, что она поет песни панк-группы Green Day одному из своих обожженных пациентов.