Я забираюсь в грузовик, и от моего дыхания ветровое стекло тут же запотевает. Я включаю обогреватель стекол и вижу красные дьявольские огни отъезжающей с парковки «тойоты» — машину бармена заносит на скользкой дороге. Я завожу мотор и направляюсь к дому своего первого клиента.
Скользко, но я и не такое видывал. Я включаю радио, и кабину заполняет голос долбаного Джона Теша: «Вам известно, что пройдет двадцать минут, прежде чем ваш желудок подаст сигнал в мозг о том, что вы сыты?»
— Нет, неизвестно, — отвечаю я.
Нельзя переключиться на дальний свет, потому что метет снег, поэтому я едва не пропускаю изгиб дороги. Задние колеса прокручиваются, машину начинает заносить. Мое сердце продолжает глухо биться в груди, я убираю ногу с педали газа и еду медленнее, а колеса вязнут в снегу все глубже и глубже.
Через несколько минут мир вокруг преображается. Кругом белым бело, пригорки и холмы похожи на спящих гигантов. Никаких ориентиров. Я даже не уверен, что оказался в нужном месте. Я не просто не уверен, я на самом деле не знаю, где нахожусь.
Я прищуриваюсь и тру глаза, переключаю дальний свет… Но ничего не меняется.
Меня начинает охватывать паника. Я тянусь за телефоном. В нем есть джи-пи-эс, и я смогу посмотреть, в каком месте неправильно повернул. Пока я шарю по приборной панели, грузовик врезается в груду грязного снега, и его разворачивает на триста шестьдесят градусов.
На дороге стоит женщина.
Ее черные волосы развеваются на ветру, она съежилась от холода. Мне удается вжать педаль тормоза до пола и резко дернуть вправо в отчаянной попытке повернуть грузовик, чтобы не сбить женщину. Но колеса на льду не слушаются, я в ужасе поднимаю голову и встречаюсь с женщиной глазами.
Это Зои.
— Н-е-е-е-т! — ору я.
Я поднимаю руку, готовясь к неизбежному столкновению. Раздается противный скрежет металла, и подушка безопасности взрывается, когда грузовик бросает прямо на то место, где она стояла.
Я прихожу в себя весь в бриллиантовой пыли от разбитого стекла. Я сижу в перевернутой машине и не могу пошевелить ногами.
«Господи, помоги мне! Пожалуйста… Господи… Помоги… Мне…»
Стоит гробовая тишина, слышно лишь, как на машину мягко падает снег. Не знаю, сколько я лежал в отключке, но не похоже, что скоро рассвет. Я мог бы замерзнуть до смерти, запертый в этой машине. Я мог бы стать еще одним из этих снежных холмов — об аварии никто и не узнает, пока не станет уже слишком поздно.
«Господи, — думаю я. — Я умру здесь».
А после этого меня пронзает еще одна мысль: «Меня никто не хватится».
Правда ранит больно. Больнее, чем жгучая боль в левой ноге и лихорадочно стучащая кровь в голове, больнее, чем кусок металла, впившийся мне в плечо. Я могу исчезнуть из этого мира — и, возможно, окажусь в лучшем месте.
Я слышу шорох шин и вижу, как дорога предо мной озаряется светом автомобильных фар.
— Эй! — кричу я изо всех сил. — Эй, я здесь! Помогите!
Свет фар проплывает мимо, потом я слышу, как хлопает дверца машины. Снег вылетает из-под форменных полицейских ботинок, когда человек сбегает по насыпи к перевернутому грузовику.
— Я вызвал машину скорой помощи, — говорит он.
— Женщина… — хриплю я. — Где она?
— В грузовике были еще пассажиры?
— Нет… на дороге. Я сбил ее…
Он выбегает на дорогу, и я вижу, как он освещает окрестности прожектором. Я хочу что-то сказать. Но у меня кружится голова, а когда я пытаюсь что-то произнести, меня тут же выворачивает наизнанку.
Может быть, проходит несколько часов, а может, минут, но один спасатель перерезает ремень безопасности, который спас мне жизнь. Второй с помощью гидравлического инструмента разрезает покореженные части машины. Вокруг слышатся голоса:
— Положите его на спину…
— Сложный перелом…
— …тахикардия…
Передо мной неожиданно опять возникает полицейский.
— Мы все осмотрели. Грузовик никого не сбивал, — говорит он. — Просто врезался в дерево. Если бы вы не успели повернуть и съехать с дороги, сейчас лежали бы у подножия утеса. Вы в рубашке родились.
Вздох от облегчения, которое я испытываю, перерастает во всхлип. Я начинаю так сильно рыдать, что не могу дышать. И остановиться тоже не могу. Неужели мне привиделась Зои, потому что я напился?
Снег колет мне лицо, тысячи крошечных иголочек, когда меня несут от покореженной машины в салон скорой помощи. Из носа течет, глаза застит кровь.
Неожиданно я больше не хочу быть тем, кто я есть. Я больше не хочу делать вид, что обманываю весь мир, хотя никто и не обманывается. Я хочу, чтобы кто-то за меня решал, потому что у меня самого не очень-то получается.
Двигатель машины скорой помощи оживает. Врач неотложки подсоединяет меня к очередному монитору и ставит капельницу. Такое впечатление, что мою ногу обжигает огнем всякий раз, когда водитель жмет на тормоз.
— Моя нога…
— Она сломана, мистер Бакстер, — сообщает врач. Я удивляюсь, откуда она знает, как меня зовут, а потом понимаю: видела мои права. — Мы везем вас в больницу. Хотите кому-нибудь позвонить?
Не Зои, только не Зои. Рейду надо будет сообщить, но сейчас я не хочу думать об укоре в его глазах, когда он поймет, что я сел за руль пьяный. Наверное, мне понадобится адвокат.
— Моему пастору, — отвечаю я. — Клайву Линкольну.
Я весь на нервах, но Рейд с Лидди стоят по обе стороны от меня с такими широкими улыбками на лицах, что создается впечатление, будто я излечился от рака или придумал, как сохранить мир во всем мире, а не просто пришел в церковь Вечной Славы, чтобы поделиться своей историей о том, как я обрел Господа.
Правда была настолько очевидна, как будто ответы были вытатуированы у меня на лбу: для меня пределом стала та авария. Иисус вошел в мою жизнь в облике Зои. Если бы не это видение, я был бы уже мертв. Но я успел свернуть. Свернул прямо в Его распростертые объятия.
Когда ко мне в больницу пришел Клайв, меня уже обкололи болеутоляющими, наложили на левую ногу новый гипс, на плечо и голову швы. Я продолжал рыдать, когда меня грузили в машину скорой помощи. Пастор присел на край моей кровати и протянул мне руку.
— Отпусти нечистого, сын мой, — сказал Клайв. — Впусти Господа.
Не знаю, как объяснить, что произошло потом. Как будто кто-то щелкнул во мне выключателем, и боль исчезла. Я почувствовал, что могу воспарить над кроватью, — так бы и случилось, если бы меня не удерживало тяжелое одеяло. Когда я взглянул на свое тело, на просветы между моими пальцами и кончиками ногтей, то могу поклясться — я увидел исходящий от них свет.
Для человека, который еще не впустил в свое сердце Господа, все так и происходит: как будто он упорствует в заблуждении, что его зрение просто затуманилось, а ему на самом деле необходимы очки. В конечном счете он не видит уже даже на расстоянии вытянутой руки, натыкается на предметы, постоянно оказывается в тупиках — и тогда он идет к офтальмологу. Человек выходит из кабинета с очками, и окружающий мир обретает резкость, становится ярче и красивее. Четче. И он не может понять, почему так долго не обращался к специалисту.
Когда с тобой Иисус, ты ничего не боишься. Тебя не страшит, что ты больше никогда не будешь пить, тебе не страшно сидеть в суде, когда тебе предъявляют обвинение в управлении автомобилем в нетрезвом виде. Не страшно и сейчас, когда тебя крестят во имя Отца, Сына и Святого Духа.
После того как меня выписали из больницы, я стал посещать церковь Вечной Славы. Встречался с пастором Клайвом, который разослал «письма счастья», чтобы все эти люди, которых я даже не знаю, молились за меня. Раньше я никогда ничего подобного не чувствовал — посторонние люди не осуждали меня за совершенные ошибки, а просто радовались моему приходу. Мне не приходилось стыдиться того, что я бросил колледж, развелся или напивался как сапожник. На самом деле мне не приходилось отвечать чьим-то требованиям. Сам факт того, что Господь привел меня в их жизни, означал, что я уже достоин уважения.