— Ты опять начал пить? — спрашиваю я. Это единственное пришедшее мне на ум объяснение, способное как-то объединить того мужчину, которого я знала, с тем, кто сейчас стоит передо мной.
— Нет, — отрицает Макс. — Больше ни капли.
Может быть, он алкоголь и не употребляет, но совершенно ясно, что Макс залпом выпивает любые растворимые прохладительные напитки типа «Кул-эйд», которые предлагает церковь Вечной Славы. Что-то в нем погасло — появилась какая-то неестественность. Мне больше нравился Макс со всеми его изъянами и недостатками. Больше нравился Макс, подшучивающий над Лидди, которая терялась, когда поминала имя Господа всуе. Макс, смеющийся над наивностью невестки, когда она поверила его заверениям, что пастор Рик Уоррен лидирует в президентской кампании.
Буду абсолютно откровенной: я не религиозный человек. Я не отнимаю у людей права верить в то, во что они хотят, но мне не нравится, когда мне эти самые верования навязываются. Поэтому когда Макс произносит: «Я буду за тебя молиться, Зои», я не нахожу, что ответить. Я к тому, что, наверное, хорошо, когда за тебя молятся, даже если ты об этом никого никогда не просила.
Но неужели я действительно хочу, чтобы за меня молились люди, которые, прикрываясь именем Божьим, выплескивают свою ненависть? Перед кассой стоят красивые, здоровые девочки-подростки, размахивая плакатами, на которых написано: «Я родилась блондинкой. А ты решил стать голубым». Их милые личики, их заверения в том, что они «добрые христианки» — всего лишь, как я догадываюсь, сахарная глазурь на торте, сдобренном мышьяком.
— Почему ты занимаешься подобными вещами? — спрашиваю я у Макса. — Разве само кино имеет для тебя значение?
— Возможно, я смогу ответить на ваш вопрос, — вмешивается какой-то мужчина. У него седая грива, он почти одного роста с Максом; кажется, я видела его в новостях, он пастор этой церкви. — Нас бы тут не было, если бы гомосексуалисты не навязывали собственные ценности, свой стиль жизни. Если мы будем молчать, кто защитит права традиционной семьи? Если мы будем молчать, кто даст гарантию, что наша великая страна не станет государством, где у Джонни будет две мамы, где браки будут совершаться не только между мужчиной и женщиной, как это было предначертано Богом? — Он заговорил громче. — Братья и сестры, мы пришли сюда потому, что христиане остались в меньшинстве! Гомосексуалисты заявляют о том, что имеют право быть услышанными? В таком случае и мы, христиане, тоже имеем на это право!
Среди его прихожан послышались крики одобрения, и они еще выше подняли в воздух плакаты.
— Макс, — говорит пастор, бросая связку ключей, — нам нужен еще один ящик с буклетами. Принеси из грузовика.
Макс кивает и поворачивается ко мне.
— Я действительно искренне рад, что с тобой все хорошо, — говорит он, и впервые с начала нашего разговора я ему верю.
— Я тоже рада, что у тебя все в порядке.
Я не кривлю душой, несмотря на то, что он ступил на путь, который я для себя никогда бы не избрала. Но в некотором смысле это является для меня бесспорным доказательством того, что отношения между нами уже не возобновить. Если Макс шагает в ту сторону — мне с ним не по пути.
— Надеюсь, ты пришла не на «Джилли»? — интересуется Макс, улыбаясь мне легкой улыбкой, от которой я когда-то потеряла голову.
— Нет. На фильм с Сандрой Буллок.
— Хороший выбор, — одобряет Макс.
По привычке он подается вперед и целует меня в щеку. Я вдыхаю запах его шампуня, и перед глазами возникает флакон шампуня в душе, с синей крышечной и маленькой наклейкой, где описаны лечебные свойства масла чайного дерева.
— Я каждый день вспоминаю тебя… — признается Макс.
Я неожиданно чувствую головокружение и отшатываюсь назад — неужели это призрак былой любви?
— …и думаю, насколько ты стала бы счастливее, если бы открыла сердце Господу, — заканчивает Макс.
Вот так — прямо обухом по голове.
— Да кто ты такой? — бормочу я, но Макс уже повернулся ко мне спиной и направился на стоянку, чтобы выполнить распоряжение пастора.
Бар называется «Атлантида» — ужасно модное местечко, расположенное в небольшом, но роскошном бутик-отеле в Провиденсе. Свет прожектора имитирует рябь на стенах, как будто ты находишься под водой. Спиртное подают в синих бокалах, кабинки сделаны из искусственных кораллов, а подушки стилизованы под яркие морские актинии. Посреди зала размещается огромный аквариум, в котором плавают экзотические рыбы и сидит женщина, ноги которой втиснуты в силиконовый русалочий хвост, а бюстгальтер сделан из ракушек.
К счастью, мама решила после кино ехать домой, оставив нас с Ванессой вдвоем, чтобы мы могли пропустить по бокальчику. Меня завораживает женщина в бассейне.
— Как она дышит? — громко спрашиваю я, а потом замечаю, как она тайком вдыхает кислород из похожего на скубу устройства, которое прячет в руке. Само устройство подсоединено к аппарату наверху аквариума.
— Призна´ю свою ошибку, — говорит Ванесса, — это огромный шаг вперед для женщин, которые в детстве мечтали стать русалками.
Официантка приносит нам нашу выпивку и орешки, как и можно было предполагать, в большой раковине.
— Но я уже догадываюсь, почему это быстро устареет, — отвечаю я.
— Не знаю. Я читала, что в Китае тематические рестораны — последний писк моды. Есть ресторан, где готовят только полуфабрикаты. В другом подают только средневековую пищу, к тому же есть приходится руками. — Она поднимает на меня глаза. — Я бы не отказалась посетить доисторический ресторан. Там подают сырое мясо.
— Посетитель сам должен убить дичь?
Ванесса смеется.
— Возможно. Представь, ты хозяйка такого ресторана. «Ой, мисс, мы резервировали столик с охотниками, а вместо этого нас подсадили к собирателям». — Она поднимает свой бокал с сухим мартини, вкус которого мне больше напоминает растворитель для красок (когда я сказала об этом Ванессе, она ответила: «А когда это ты в последний раз пробовала растворитель?»), и произносит тост: — За Вечную Славу. Возможно, когда-нибудь им удастся отделить Церковь от Ненависти.
Я тоже поднимаю свой бокал, но не пью. Я думаю о Максе.
— Не понимаю людей, которые жалуются на некий загадочный гомосексуальный стиль жизни, — задумчиво говорит Ванесса. — Знаешь, чем занимаются мои друзья-гомосексуалисты? Проводят время со своими семьями, оплачивают счета, покупают молоко по дороге с работы домой.
— Макс страдал алкоголизмом, — резко перебиваю я. — Ему пришлось бросить колледж из-за пьянки. Раньше он занимался серфингом, когда, по его мнению, стояла подходящая погода. Мы ссорились из-за того, что он должен был работать, а позже выяснялось, что он не приехал к клиенту, потому что были трехметровые волны.
Ванесса опускает бокал на стол и смотрит на меня.
— Я к тому, — продолжаю я, — что он не всегда был таким. Даже этот костюм… Мне кажется, что за все годы нашего брака он носил только спортивные куртки.
— Он чем-то напомнил мне агента ЦРУ, — признается Ванесса.
Мои губы невольно расплываются в улыбке.
— Не хватает только наушника.
— Я уверена, что с Господом связь беспроводная.
— Должны же люди видеть суть вещей за этим краснобайством! — возмущаюсь я. — Неужели они всерьез воспринимают слова Клайва Линкольна?
Ванесса проводит пальцем по краю бокала.
— Вчера я была в бакалейном магазине и на бампере пикапа, который стоял рядом с моей машиной, была наклейка: «Спаси оленя… застрели гомика». — Она поднимает глаза. — Поэтому я тебе отвечу: «Да, некоторые люди воспринимают его речи абсолютно серьезно».
— Но я никогда бы не подумала, что Макс станет одним из них. — И после паузы я добавляю: — Ты считаешь, что в этом есть и моя вина?
Я ожидаю, что Ванесса тут же отвергнет это бредовое предположение, но она на секунду задумывается.
— Если бы тебе не нужно было прийти в себя после утраты ребенка, возможно, ты могла бы протянуть Максу руку помощи, когда он в ней нуждался. Однако, сдается мне, что, когда вы встретились, Макс уже был сломлен. А в таком случае, как бы ты ни старалась его подлатать, рано или поздно он все равно развалится. — Она берет мартини и выпивает до дна. — Знаешь, что тебе нужно? Необходимо отпустить.