Она выше меня, поэтому мне приходится встать на носочки. Я кладу руки ей на плечи.
Поцелуй совсем не похож на поцелуй с мужчиной. Он намного нежнее. Понятнее. Здесь мы на равных.
Она обхватывает мое лицо ладонями, и земля уходит у меня из-под ног. Я еще никогда не чувствовала себя такой потерянной после поцелуя.
А потом пространство между нами взрывается. Мое сердце замирает, мои руки не могут прижать ее еще ближе. Я ощущаю ее вкус и понимаю, что изголодалась.
Я раньше любила, но так — никогда.
Я раньше целовалась, но поцелуй никогда не сжигал меня заживо.
Возможно, это длилось всего минуту, а может быть, целый час. Единственное, что я знаю, что этот поцелуй, ощущение ее нежной кожи, когда она соприкасалась с моей (несмотря на то что я не понимала этого до настоящей минуты), — это то, чего я ждала всю жизнь.
Ванесса
В детстве я помешалась на призах, которые разыгрывались в комикс-вкладышах о Базуке Джо. Золотое кольцо с моими инициалами, набор юного химика, телескоп, настоящий компас… Помните вощеные бумажки, которыми была обернута жевательная резинка? Тончайшая белая пыль покрывала вкладыш и оставалась на пальцах, когда читаешь очередную историю, редко когда по-настоящему смешную.
Каждый новый приз казался еще более экзотичным, чем предыдущий, и я могла стать его обладательницей за сущие гроши и смехотворное количество собранных вкладышей. Но ничто не занимало мое воображение так, как приз, который я обнаружила на обертке жевательной резинки весной тысяча девятьсот восемьдесят пятого года. Если бы мне удалось наскрести всего доллар и десять центов и собрать шестьдесят пять вкладышей, у меня бы были собственные рентгеновские очки.
Целую неделю я засыпала с одной мыслью: а что я смогу увидеть через рентгеновские очки? Я представляла людей в одном нижнем белье, скелеты собак, разгуливающих по улицам, содержимое шкатулок с драгоценностями и футляров для скрипок. Меня занимала одна мысль: смогу ли я видеть сквозь стены, буду ли видеть, что происходит в учительской, смогу ли разглядеть через пластиковую обложку на письменном столе мисс Уоткинс ответы к контрольной по математике? С рентгеновскими очками открывалась бездна возможностей, и я чувствовала, что без этих очков мне не прожить ни дня.
Поэтому я начала копить. Накопить доллар и десять центов оказалось парой пустяков, но с комиксами вышла совершенно другая история. На карманные деньги я купила в ту неделю двадцать жвачек. Продала свою лучшую бейсбольную карточку — дебютирующего игрока из «Бостон Ред Сокс» Роджера Клеменса — Джои Паллиазо за десять комиксов (он их собирал для того, чтобы обменять на кольца-дешифраторы). Я позволила Адаму Уолдмэну потрогать свои сиськи еще за пять (поверьте, ни мне, ни ему это не понравилось). В конечном счете через две недели я насобирала достаточное количество комиксов и денег, чтобы отправить на указанный адрес. Через месяц-полтора эти рентгеновские очки должны были стать моими.
Я постоянно придумывала мир, каким он предстанет предо мной, когда я смогу видеть его нутро. Мир, в котором я смогу подслушать разговор своих родителей, решающих, что подарить мне на Рождество. Смогу видеть, что лежит в холодильнике, даже не открывая его. Смогу прочесть дневник своей лучшей подруги, чтобы узнать, относится ли она ко мне так же, как отношусь к ней я.
И вот однажды прибыла обыкновенная коричневая коробка, на которой было указано мое имя. Я рывком открыла ее, развернула пузырчатую оберточную пленку и достала белые пластмассовые очки.
Они оказались слишком большими и соскальзывали у меня с носа. У них были немного затемненные линзы и в центре каждой вытравлена смазанная белая кость. Когда я их надела, на всем, на что бы я ни посмотрела, была эта дурацкая фальшивая кость.
И я совершенно не могла видеть сквозь предметы!
Я рассказываю вам эту поучительную историю как предупреждение: остерегайтесь получить желаемое. Возможно, оно вас разочарует.
Вам может показаться, что после первого поцелуя между нами возникнет какая-то натянутость, неловкость. Но на самом деле на следующий день, отработав восемь часов в школе, проанализировав каждую секунду этого поцелуя («Она напилась в стельку или была чуть навеселе? Это я подвигла ее на этот поступок или идея принадлежала ей самой? Все было действительно так волшебно, как мне показалось, или мы, как обычно, крепки задним умом?»), я встретила Зои в больнице, где она занималась с пациентами ожогового отделения. Она сказала медсестрам, что возьмет десятиминутный перерыв, и мы пошли по длинному больничному коридору достаточно близко друг к другу, чтобы взяться за руки, но только мы не взялись.
— Послушай… — сказала я, как только мы вышли на улицу и нас никто не мог подслушать.
Я успела произнести только это, как Зои набросилась на меня. Ее поцелуй был страстным.
— Боже, да! — выдохнула она мне в губы, когда мы отстранились. — Именно таким я его и запомнила. — Она взглянула на меня сияющими глазами. — Это всегда так?
Что я должна была ответить? Первый раз, когда я поцеловала женщину, я почувствовала, что оказалась в космосе. Ощущение было таким незнакомым и волнующим и невероятно правильным, что я не могла поверить, что никогда не делала этого раньше. Какое-то душевное спокойствие, отличавшее этот поцелуй от поцелуев, которые я дарила парням, — тем не менее этот поцелуй не был слишком нежен и чувственен. Он был объемным, настойчивым, от него земля уходила из-под ног.
Но как бы там ни было, это не всегда так.
Я хотела заверить Зои, что да, она чувствует, что ее кожа пылает именно потому, что она поцеловала женщину. Но больше всего мне хотелось сказать Зои, что ее кожа пылает потому, что она поцеловала именно меня.
Я не смогла внятно ответить. Я просто протянула руки, обхватила ее голову и поцеловала.
Целых три дня мы часами сидели в ее машине, у меня на диване, в кладовой в больнице и вели себя как подростки. Я теперь знаю каждый миллиметр ее рта. Знаю, от прикосновения к какому месту на подбородке она вздрагивает. Знаю, что ложбинка у нее за ухом пахнет лимоном, а сзади на шее у нее родимое пятно, по форме напоминающее штат Массачусетс.
Вчера, когда мы остановились, тяжело дыша и разгорячившись, Зои спросила:
— А что дальше?
Вот так я и оказалась там, где нахожусь сейчас: лежу в постели, полностью одетая, Зои целует меня, ее волосы ниспадают мне на лицо. Ее руки исследуют каждый изгиб моего тела.
Я думаю, мы обе знали, что сегодняшний вечер этим и закончится — несмотря на робкое начало в итальянском ресторане и продолжение за просмотром плохого фильма. А как по-другому случается у людей секс? Между ними накапливается электрический разряд, который в конечном счете и вызывает возгорание.
Но на этот раз все иначе. Несмотря на то что у Зои это впервые, у меня на карту поставлено все, если этот первый раз не будет идеален.
Все — это Зои.
Поэтому я убеждаю себя позволить ей задавать темп — это невыносимые муки, когда ее руки медленно скользят по моим плечам, талии… Потом она останавливается.
— В чем дело? — шепчу я, представляя самое худшее: ей противно, она ничего не чувствует, она понимает, что совершает ошибку.
— Мне страшно, — признается Зои.
— Мы не должны ничего делать против воли, — отвечаю я.
— Я хочу. Я просто боюсь, что сделаю что-то неправильно.
— Зои, — уверяю ее я, — в любви неправильно не бывает.
Я запускаю ее руки себе под блузу. Ее ладони гладят мой живот, и я уверена, что проснусь, а на моем теле будут выжжены ее инициалы. Ее руки медленно поднимаются вверх, пока не касаются кружев моего бюстгальтера.
Вот что отличает лесбийскую любовь: не имеет значения, что твое тело несовершенно, потому что твоя партнерша чувствует то же самое. И не имеет значения, что ты раньше не прикасалась к женщине, потому что ты сама женщина и уже знаешь, каково это. Когда Зои наконец снимает с меня блузку, наверное, я вскрикиваю, потому что она накрывает мой рот своим и проглатывает крик. А потом настает черед ее рубашки и всего остального. Мы — сплетение гладких ног, изгибов и впадин, вздохов и призывов. Она хватается за меня, а я пытаюсь не спешить, и мы сходимся на золотой середине.