Минут через пятнадцать он указал мне на груду больших камней у реки. Мы уселись, но не промолвили ни слова, продолжая прислушиваться, нет ли погони. Спустя минуту англичанин заговорил:
— Мне так кажется, если бы мальчишка нас выдал, его товарищи сейчас уже были бы здесь.
— Вы его изрядно напугали — он и вправду решил, что вы его убьете.
— Пришлось припугнуть, иначе он без сожаления пристрелил бы вас.
— Понимаю. Спасибо вам.
— К вашим услугам. — Тут он протянул мне руку и представился: — Тони Хоббс. Вы для кого пишете?
— Для «Бостон пост».
На губах у него мелькнула удивленная улыбка.
— Да что вы, правда?
— Да, — сказала я. — Правда. У нас есть зарубежные корреспонденты, знаете ли.
— Правда? — повторил он, подражая моему акценту. — Так вы — зарубежный корреспондент?
— Правда, — ответила я, постаравшись сымитировать его акцент.
Надо отдать ему должное, он расхохотался. И сказал:
— Поделом мне.
— Да уж. Поделом.
— И откуда же вы корреспондируете? — спросил он.
— Из Каира. А теперь попробую догадаться. Вы работаете в «Сан»?
— На самом деле, в «Кроникл».
Я попыталась скрыть, что ответ произвел на меня впечатление.
— На самом деле, в «на самом деле в «Кроникл»»?
— А вы за словом в карман не лезете.
— Приходится, особенно если работаешь в маленькой провинциальной газетке. Иначе нам не справиться с большими самоуверенными дядьками.
— Ого, а вы уже решили, что я самоуверен?
— Мне хватило двух минут, чтобы понять это, еще в вертолете. У вас офис в Лондоне?
— На самом деле, в Каире.
— Постойте, я же знаю, кто там представляет «Кроникл» — Генри…
— Бартлетт. Заболел. Язва, кажется. Поэтому меня перевели сюда из Токио дней десять назад.
— Я работала в Токио. Четыре года назад.
— Хм… похоже, я гоняюсь за вами по пятам.
Внезапно мы услышали неподалеку шаги и насторожились. Тони схватил винтовку, которую прислонил было к камню. Шаги приближались. Мы вскочили и увидели молодую сомалийку, бредущую по тропе с ребенком на руках. Ей было не больше двадцати лет, а младенцу не больше двух месяцев. Мать казалась изможденной, ребенок не шевелился, и это было страшно. Увидев нас, женщина стала что-то кричать на диалекте, которого мы не понимали, и отчаянно жестикулировать, показывая на винтовку у Тони в руке. Тони сразу все понял. Размахнувшись, он бросил винтовку прямо в бурлящую реку, в самую гущу мусора и грязи, плывших по течению. Этот поступок, казалось, удивил женщину. Она повернулась ко мне и снова начала кричать, умолять о чем-то, но тут у нее подкосились ноги. Мы с Тони подхватили ее, чтобы не дать упасть. Не выпуская ее из рук, я покосилась на безжизненное дитя. Потом посмотрела на англичанина. Он мотнул головой в сторону вертолета Красного Креста. Обхватив истощенную женщину с двух сторон за талию, мы медленно потащились в обратный путь, к прогалине, где сел наш вертолет.
Добравшись туда, я с облегчением увидела, что сомалийские машины отъехали подальше, и солдаты спокойно стоят в стороне, а не роются в привезенном грузе. Передав женщину солдатам, мы направились к вертолету.
Двое ребят, что летели с нами, все еще занимались разгрузкой.
— Кто здесь врач? — спросила я. Один из парней поднял голову, увидел женщину с ребенком и тут же побежал у ним, а его коллега не очень вежливо предложил нам проваливать:
— Здесь вам больше делать нечего.
К тому же выяснилось, что у нас нет надежды добраться до затопленной деревни: дорогу к ней уже перекрыла сомалийская армия. Отыскав главного врача миссии Красного Креста, я сообщила ему про жителей деревни, спасшихся на холме в двух километрах от деревни, на что он ответил (с твердым швейцарским акцентом):
— Мы об этом знаем. Как только их военные дадут добро, мы направим туда вертолет.
— Можно с вами? — спросила я.
— Нет. Военные разрешили лететь с ними только троим из нас…
— Так скажите, что мы из вашей команды, — вмешался Тони.