– Посидите тут. И п-папку подержите.
Сам же направился к высоким, раззолоченным, дверям, но те вдруг сами распахнулись ему навстречу, и вместе с гомоном разгоряченных голосов в зал вышли четверо: статный генерал, долговязый господин нерусского вида в клетчатом пальто с пелериной, тощий лысый старик с преогромными бакенбардами и очкастый чиновник в вицмундире.
В генерале Анисий признал самого князя Долгорукого и, вострепетав, вытянулся в струнку.
Вблизи его сиятельство оказался не так молодцеват и свеж, как ежели из толпы смотреть: лицо все в глубоченных морщинах, кудри противоестественно пышны, а длинные усы и бакенбарды чересчур каштановы для семидесяти пяти лет.
– Эраст Петрович, вот кстати! – вскричал губернатор. – он по-французски так коверкает, что ни слова не поймешь, а по-нашему вообще ни бельмеса. Вы английский знаете, так растолкуйте мне, чего он от меня хочет! И как только его впустили! Битый час с ним объясняюсь, и все попусту!
– Ваше высокопревосходительство, как же его не впустишь, когда он лорд и к вам вхож! – видно уже не в первый раз плачуще пропищал очкастый. – Откуда ж мне было знать…
Тут заговорил и англичанин, обращаясь к новому человеку и возмущенно размахивая какой-то бумагой, сплошь покрытой печатями. Эраст Петрович стал бесстрастно переводить:
– Это нечестная игра, в цивилизованных странах так не делают. Я был у этого старого господина вчера, он подписал купчую на дом и мы скрепили договор рукопожатием. А теперь он, видите ли, передумал съезжать. Его внук мистер Шпейер сказал, что старый джентльмен переезжает в Дом для ветеранов наполеоновских войн, ему там будет удобнее, потому что там хороший уход, а этот особняк продается. Такое непостоянство не делает чести, особенно когда деньги уже заплачены. И немалые деньги, сто тысяч рублей. Вот и купчая!
– Он энтой бумажкой давно машет, а в руки не дает, – заметил лысый старик, до сей минуты молчавший. Очевидно, это и был Фрол Григорьевич Ведищев.
– Я – дедушка Шпейера? – пролепетал князь. – Меня – в богадельню?!
Чиновник, подкравшись к англичанину сзади, приподнялся на цыпочках и исхитрился заглянуть в таинственную бумагу.
– В самом деле, сто тысяч, и у нотариуса заверено, – подтвердил он. – и адрес наш: Тверская, дом князя Долгорукого.
Эраст Петрович спросил:
– Владимир Андреевич, кто такой Шпейер?
Князь вытер платком багровый лоб и развел руками:
– Шпейер – очень милый молодой человек. С отличными рекомендациями. Мне его представил на рождественском балу…м-м… кто же? Ах нет, вспомнил! Не на балу! Мне его рекомендовал особым письмом его высочество герцог Саксен-Лимбургский. Шпейер – очень славный, учтивый юноша, золотое сердце и такой несчастный. Был в Кушкинском походе, ранен в позвоночник, с тех пор у него ноги не ходят. Передвигается в самоходной коляске, но духом не пал. Занимается благотворительностью, собирает пожертвования на сироток, и сам жертвует огромные суммы. Был здесь вчера утром с этим сумасшедшим англичанином, сказал, что это известный британский филантроп лорд Питсбрук. Просил, чтобы я позволил показать англичанину особняк, потому что лорд знаток и ценитель архитектуры. Мог ли я отказать бедному Шпейеру в таком пустяке? Вот Иннокентий их сопровождал. – Долгорукой сердито ткнул на чиновника, и тот аж всплеснул руками.
– Ваше высокопревосходительство, да откуда ж мне было… Ведь вы сами велели, чтоб я самым любезнейшим образом…
– Вы жали лорду П-Питсбруку руку? – спросил Фандорин, причем Анисию показалось, что в глазах надворного советника промелькнула некая искорка.
– Ну разумеется, – пожал плечами князь. – Шпейер ему сначала про меня что-то по-английски рассказал, этот долговязый просиял и сунулся с рукопожатием.
– А п-подписывали ли вы перед тем какую-нибудь бумагу?
Губернатор насупил брови, припоминая.
– Да, Шпейер попросил меня подписать приветственный адрес для вновь открываемого Екатерининского приюта. Такое святое дело – малолетних блудниц перевоспитывать. Но никакой купчей я не подписывал! Вы меня знаете, голубчик, я всегда внимательно читаю все, что подписываю.
– И куда он адрес дел потом?
– Кажется, показал англичанину, что-то сказал и сунул в папку. У него в каталке папка лежала. – Лицо Долгорукого, и без того грозное, сделалось мрачнее тучи. – А, merde! Неужто…
Эраст Петрович обратился к лорду по-английски и, должно быть, заслужил у сына Альбиона полное доверие, потому что получил таинственную бумагу для изучения.
– Составлено по всей форме, – пробормотал надворный советник, пробегая купчую взглядом. – и г-гербовая печать, и штамп нотариальной конторы «Мебиус», и подпись… Что это?!