— Да, к вам и к вашей спутнице.
Арманд надул губы.
— Послушайте, это так необходимо? Вы же видите, что наш поезд сейчас отправится и…
— К сожалению, это необходимо, — прервал его мужчина сочувственным голосом. Для него это была обычная работа, и мы были тысячными людьми, с которыми он вел подобную беседу. — Пожалуйста, ваш паспорт.
— У меня его нет с собой, — пробурчал Арманд.
— По закону начиная с шестнадцати лет каждый гражданин обязан всегда иметь при себе документы. Вы ведь знаете об этом, не правда ли? — ответил нам полицейский поучительным тоном. — У вас есть при себе другие документы — водительские права, загранпаспорт?
— Нет, ничего нету.
— Тогда я должен вас попросить пройти со мной для установления личности, — распорядился полицейский. — И вас тоже попрошу следовать за нами, — добавил он, обращаясь ко мне.
— Э, — взбунтовался Арманд, — а как же наш поезд?
— Он не единственный.
— Я? Отчего же? Я могу предъявить документы! — закричала я и попыталась вытащить из сумки свой паспорт.
— Спасибо, но, несмотря на это, я все-таки попрошу вас обоих пройти с нами, — ответил полицейский. Он сделал какой-то жест, который, видимо, считал приглашающим.
— Я не пойду, — закричал Арманд. — Я не доставлю вам этого удовольствия! Это произвол! Полицейский террор!
— В таком случае я буду вынужден временно вас арестовать, — не отступался полицейский, слегка раздраженный наглым поведением строптивого юноши. — Пожалуйста, не надо привлекать внимание людей. Пройдемте.
Но всеобщее внимание мы уже давно привлекли. Окна вагона перед нами были открыты, люди высовывали головы и следили за происходящим. И мы пошли: Арманд — с заметной неохотой, я — со смешанным чувством облегчения, разочарования и стыда. Один полицейский пошел впереди нас, чтобы пробраться через толпу, другой шел сзади, возможно все еще готовясь в любой момент выстрелить. Я почувствовала себя преступницей, скажем, убийцей детей, пока мы так шли между двух полицейских, а все смотрели на нас как на двух негодяев. Я вдруг поняла, почему некоторые люди по пути в зал суда прячут свое лицо.
Лицо Арманда стало непроницаемым. Я не понимала, почему он ничего не предпринимал.
Мы прошли с середины платформы в небольшой переход, который я прежде не заметила. В конце узкой лестницы висели два указателя: один со стрелкой направо и надписью: «Путь 1–8, трамвай», другой показывал налево, и на нем значилось: «Путь 11–16», и в этом-то направлении нас и повели. Холодный усталый свет люминесцентных ламп падал на голый бетонный пол, на стены, обитые грязно-зелеными металлическими листами. Едва ли кто-то здесь ходил. Впереди, в конце коридора, я заметила большую молочно-белую дверь. Судя по ее внешнему виду, можно было предположить, что за ней находятся служебные помещения вокзала, куда нас, по всей видимости, собирались препроводить.
Полицейский, который шел впереди нас, снял с пояса рацию и начал подкручивать на ней какие-то кнопки, пока мы шли по коридору. Возможно, он хотел сообщить о нашем аресте.
Но этого он уже сделать не успел.
Неожиданно застонав, он схватился за голову, зашатался и в следующий миг рухнул на пол, как полка с консервами в магазине. Рация, гремя, заскользила по полу.
— Эрвин! — закричал полицейский, шедший сзади нас. — Что случилось?
Я обернулась и как раз успела увидеть, как он тоже беспомощно опустился на пол.
— Давай же! — приказал Арманд. — Беги!
Он взял меня за локоть, и мы побежали в ту сторону, откуда только что пришли, потом дальше по переходу мимо людей с чемоданами, стоявших как вкопанные и смотревших на нас. Сзади нас поднялся крик. Он становился тем громче, чем дольше мы бежали, — а конца переходу не было видно, напротив, казалось, он становится длиннее и длиннее, — крики «На помощь!», «Полиция!», «Врача, врача!» и, конечно же, «Остановите их! Держите обоих!»
И этот крик нашел отклик. Мужчина, большой и широкий, как шкаф, с медвежьим оскалом и волосатой грудью, проглядывающей через расстегнутый ворот рубашки, бросил свои чемоданы и встал, раскинув руки, у нас на пути. В обычной ситуации, ему ничего не стоило бы нас схватить и удержать, но Арманда можно было назвать каким угодно, но только не обычным. Он бежал дальше, железной хваткой держа меня за локоть, подбежал к богатырю, как будто его и не было, как будто его фигура была только Фата Морганой. И действительно, когда нам до него оставалось каких-нибудь пять метров и мужчина уже двинулся нам навстречу, как вратарь навстречу мячу, летящему в его ворота, он вдруг вскрикнул, сложился пополам с искореженным болью лицом, и его отбросило в сторону, как будто ему в живот врезалась невидимая машина. Телекинетия — этот мужчина будет потом всю жизнь себя спрашивать, что за чертовщина случилась с ним тогда в переходе к трамвайной остановке.