— Что ты сделал с теми двумя полицейскими? — спросила я Арманда, когда поблизости никого не было.
— То же, что и с Пьером, — объяснил он со знанием дела. — Я телекинетически зажал им сонную артерию. Воздух перестает поступать в мозг, и человек падает в обморок.
— А потом? Что с ними становится потом? — Мне стало жутко.
— Ничего. Ты же видела. Это самый обыкновенный обморок — человек теряет сознание, падает, лежит неподвижно, пока через несколько минут снова не приходит в себя.
— Ты так рассказываешь, как будто ты это уже много раз проделывал.
Арманд кивнул:
— Я это могу даже в полусонном состоянии. Я бы ни за что не смог сбежать, если бы не додумался до такой штуки, или же мне пришлось бы вымостить дорогу за собой трупами.
— А не может так случиться, что ты зажмешь слишком сильно? — спросила я.
Я даже слегка испугалась — так резко он одним движением повернул ко мне свое лицо — лицо со смешанным выражением удивления и ужаса. Он как-то странно на меня посмотрел, но ничего не ответил, потом отвернулся и стал смотреть в другую сторону.
Вдруг меня охватило ощущение, что Арманда на самом деле не было, что мне все это только снилось. А я по собственному опыту знала, что если во сне начинаешь понимать, что это всего лишь сон, то скоро проснешься.
— Что ты теперь намереваешься делать? — спросила я так спокойно, что это меня развеселило.
Арманд пощупал край парика.
— Еще не знаю, — сознался он. — Я как раз пытаюсь об этом подумать.
— Ладно, можешь ничего не говорить, — сказала я и замахала руками, отказываясь что-либо слушать. — Я полагаю, ты в любом случае дальше отправишься без меня. Потому что я сейчас проснусь и пойму, что я в своей кровати, и буду несказанно рада, что все это было только сном, что ты ушел туда, куда уходят все герои снов, когда спящий просыпается. Где бы это место ни находилось.
— Почему это?
— Ну, они же теперь знают, что ты здесь, знают, что ты не один, — лихо перечисляла я. — Другими словами, я тебе теперь только в тягость.
Он задумчиво посмотрел на меня.
— А что ты собираешься делать?
Я пожала плечами:
— Поеду обратно домой, что же еще? — ответила я. — А если ты захочешь оставить парик себе, то по дороге я придумаю какую-нибудь отговорку для мамы.
Арманд немного подумал, потом покачал головой:
— Нет.
— Нет? — я нахмурилась. — Что значит — нет?
Неужели это все-таки не сон?
— Это значит, что я тебя пока не отпускаю.
— Супер. И куда ты собираешься меня с собой тащить? В Южную Америку? В Австралию? А как насчет острова в океане? Ты просто спятил!
Он ничего не ответил, казалось, о чем-то задумался. Мимо проехал худощавый мальчик на скейтборде, неподвижно стоя на нем, как статуя. От него пахнуло терпкой туалетной водой. Мое предположение, что это все же было не сном, а самой настоящей реальностью, в которой я активно участвовала, получило весомое подтверждение. Мне снова стало очень кисло. Господи, эта телекинетия. Ни один человек не поверил бы ни единому моему слову, это было ясно.
— Пойдем, — сказал, наконец, Арманд и пошел вперед.
Я пошла за ним, сконфуженная и в то же время разозленная на него и на себя, на весь мир, обиженная, упорно игнорируя любые его замечания. В конце концов он перестал пытаться со мной заговорить, и так, молча, мы шли по крутым узким улочкам и переулкам, забитым рядами припаркованных машин или одиноко пустующим. Огороженные парковки, ветхие дома и мрачные дворы слились в тусклом свете фонарей в одну зловещую декорацию.
Арманд вдруг стал интересоваться трактирами. Он заглядывал в грязные окна отвратительнейших притонов, открывал дверь то в одном, то в другом, чтобы, бросив взгляд внутрь, снова закрыть ее.
— Мне кажется, у нас больше нет денег, — вспомнила я.
— Да, нету. — Он невозмутимо продолжил шагать дальше.
Я удивилась, но ничего не стала спрашивать. Нет уж. Что касается меня, то, если он собирается провести ревизию всех харчевен Штутгарта, — пожалуйста.
Наконец, он нашел то, что искал. Он кивнул мне, чтобы я следовала за ним, и мы вошли в небольшой вестибюль. Из-за стеклянной двери раздавались громкие разговоры, звон бокалов и дребезжание музыкального проигрывателя, другая дверь вела в туалет, а возле свободной стены стояло то, что искал Арманд, — игровой автомат.
Я ничего не понимала. Арманд пристально посмотрел на пестрый металлический ящик, глаза у него заблестели. Он прочитал правила, осторожно провел пальцами по кнопкам и достал, наконец, кошелек — мой кошелек — и выудил оттуда монетку. Что все это значило? Игровые автоматы были тайной страстью Арманда? Он был настолько одержим азартом, что даже забыл про свой побег?