— Чутьё, — обронил Цимбаларь, резонно полагая, что слова «интуиция» староста просто не поймёт. — У Виктора Чалого враги имелись?
— Он сам себе первый враг был. Безбашенный парень... Всё ему не так! На каждое слово обижался. Вот и сунул голову в петлю.
— Уж больно петля высоко висела, — заметил Цимбаларь. — Не помог ли ему кто-нибудь?
— Ему лошадь помогла, — простодушно ответил староста. — Витька, прежде чем с жизнью проститься, наверное, на седло встал. Потому и висел высоко. Зато всякое мелкое зверьё его не изгрызло.
Таким образом, подозрения Цимбаларя рассыпались, как карточный домик. Для очистки совести надо было ещё замерить расстояние от земли до лошадиного хребта и потом сравнить его с цифрами, уже имевшимися в записной книжке. Но та самая хвалёная интуиция подсказывала, что всё сойдётся тютелька в тютельку.
— Где бы мне написать рапорт и протокол осмотра места происшествия? — поинтересовался Цимбаларь.
— Да где душеньке угодно. Можно и ко мне припожаловать. Старуха телятины с грибами натушила.
— Нет, как-то неудобно, — заупрямился Цимбаларь, полагавший, что случай уронить свой авторитет ему в ближайшем будущем ещё представится.
Староста, паче чаянья, настаивать не стал. Тушёной телятины, надо полагать, было ему на один зуб.
— Тогда зайдём на опорный пункт, — сказал он. — Я сейчас ключи принесу.
Однако планам Цимбаларя не суждено было сбыться. Из темноты, в обнимку с механиком автобазы, появился Петрищев, целеустремлённый, как и любой оказавшийся на земле лётчик.
— А мы тебя обыскались! — воскликнул он. — Пошли, отметим успешное прибытие. Это по местным меркам такая неукоснительная традиция, что её соблюдают даже юные девицы и дряхлые старики.
Цимбаларь начал было отнекиваться, ссылаясь на служебный долг, но Петрищев напомнил ему, что является полковником авиации, а среди порядочных людей это звание приравнивается чуть ли не к милицейскому генералу. Майору Цимбаларю пришлось подчиниться, хотя впоследствии он об этом ничуть не жалел.
Его привели в жарко натопленную избу, битком набитую незнакомыми и малознакомыми людьми, каждый из которых горел желанием чокнуться с новым участковым. Потом началось массовое братание, сопровождаемое неудержимой пьянкой. Дальнейшее из памяти Цимбаларя как-то выпало...
Зырянский бог Омоль был действительно похож на жабу, но только громадную, словно экскаватор. Такая жаба, наверное, питалась не комарами и мошками, а пролетающими мимо птичьими стаями. Для аистов и болотных куликов это был настоящий кошмар.
Божественное тело целиком состояло из людей, почему-то сплошь пьяных. Временами какой-нибудь человек-палец или человек-полхвоста отваливался, и несчастный Омоль пытался пристроить его на прежнее место. Со стороны это выглядело довольно жутко, хотя люди, оказавшиеся в столь незавидном положении, горланили песни и дурачились.
Наконец Омоль нашёл того, кого так упорно искал, — Цимбаларя. Голосом, очень похожим на бас старосты Ложкина, он спросил: «Ты был когда-то частью моего сердца?» Цимбаларь, естественно, отпираться не стал. Тогда Омоль поинтересовался, куда же подевались другие части сердца. «Подожди немного, — ответил Цимбаларь. — Скоро сюда явятся мои друзья, и тогда твоё сердце будет в полном порядке».
Омоль печально покачал своей уродливой головой, на которой уже не хватало одного глаза и одного уха (хотя какие уши могут быть у жаб?). «Я не доживу до этого дня, — глухо промолвил он. — Кровь застыла в моих жилах. Попробуй разогнать её в одиночку».
Сжалившись над Омолем, Цимбаларь согласился ему помочь (эта сцена, как ни странно, происходила на фоне Петергофских фонтанов), но тут откуда ни возьмись появился добрый бог Ен, представлявший собой что-то среднее между белокрылым голубем и истребителем-бомбардировщиком «Фантом».
«Издохни! — ласково проворковал он, занося над Цимбаларем свою когтистую лапу. — Однажды я уже растоптал сердце Омоля, растопчу и сейчас. Зло не должно возродиться».
Не дожидаясь столь позорной смерти (а кому охота стать жертвой голубя, пусть даже и говорящего?), Цимбаларь проснулся. Его собственное сердце стучало как пулемёт, и он долго не мог понять, почему вокруг так темно и душно.
Мало-помалу события минувшего дня сложились в более или менее внятную картину, и Цимбаларь вспомнил, что находится сейчас в деревне Чарусе. Нельзя сказать, что это его очень обрадовало.
Нестерпимая жара и густой многоголосый храп вызывали ассоциации с казармой или тюремной камерой. Пошарив возле себя, Цимбаларь наткнулся на чей-то голый горячий бок. С нехорошим предчувствием он повёл рукой дальше, но пальцы ощутили не податливую женскую грудь, а что-то костистое, покрытое жёсткой шерстью. От сердца немного отлегло. Тем не менее службу он начинал совсем не так, как следовало бы.
Рядом раздался скрипучий старушечий голос:
— Чего шебаршишься? Испить хочешь, аль по ветру надо?
Цимбаларь хотел и того и другого практически в равной степени, но из деликатности выбрал первое: «Испить». В руки ему сунули кувшин с холодным пойлом, имевшим явственный привкус клюквы. С перепоя ничего лучше нельзя было и пожелать, но, ополовинив кувшин, Цимбаларь осознал, что сделал неправильный выбор.
— До ветра хочу, — забыв всякое стеснение, сообщил он.
— Параша в сенях, — ответила невидимая старуха. — Посветить тебе?
— Сам справлюсь.
Натыкаясь на людей, вповалку лежавших на полу, Цимбаларь добрался до двери, которая вывела его в сени, после душной горницы показавшиеся настоящим раем.