– Передайте начальнику, чтобы справочку о проверке сам составил. В крайнем случае, пусть предыдущую перепишет. Я её потом подмахну. А отдел ваш мне понравился. Коллектив хороший, дружный, а главное, непьющий. Так начальнику и доложите. От лица службы выражаю всем вам благодарность.
Пока опер бегал за машиной, Цимбаларь задумчиво произнёс, обращаясь к себе самому:
– А ведь из меня получился бы неплохой сотрудник службы собственной безопасности. В крайнем случае, инспектор по личному составу. Надо будет на досуге подумать над этим…
К сожалению, осмотр злополучного подвала не дал никаких результатов. Конечно, там хватало и подозрительных пятен на стенах, и рваного тряпья, и пустых шприцев, и использованных презервативов, но всё это не имело никакого отношения к обезглавленному незнакомцу. А коты и крысы, мирно сосуществовавшие здесь (какой пример для народов Палестины!), при всём своём желании ничего рассказать не могли.
Весть о том, что милиция вновь обыскивает отмеченный смертью подвал и уже обнаружила там не меньше дюжины расчленённых трупов, быстро облетела окрестности, собрав внушительную толпу любопытных.
В компании шкетов, которым сказки заменяли глюки, а школьные уроки – воровство и попрошайничество, Цимбаларь заметил Ваню Коршуна. На сей раз он был одет на манер Гавроша – главного персонажа знаменитого мюзикла композитора Тищенко и либреттиста Гюго «Заваруха в Париже».
Примерно в то же время Кондаков, сопровождаемый Людочкой, прибыл в частный морг, носивший, словно ресторан или гостиница, собственное название – «Чёрный цветок». От других заведений подобного типа, находящихся в муниципальной или ведомственной собственности, он отличался примерно так же, как ленинский Мавзолей от земляного холмика, насыпанного над могилой Льва Николаевича Толстого.
Даже запах внутри напоминал, скорее, храм после торжественной литургии, а не подпольный колбасный цех, на пол которого, кроме всего прочего, вылили ещё и ведро формалина.
– Симпатичное заведение, – похвалил Кондаков. – Вот бы тут местечко заранее заказать. Да, наверное, простым людям такая лепота не по карману.
– Вам, Пётр Фомич, рано об этом думать. Вы ещё на свадьбе у моего сына кадриль спляшете. – Людочка вновь потрогала свой живот, что у неё уже становилось дурной привычкой.
– Кадриль, скажешь тоже… – проворчал Кондаков. – Я, если до свадьбы твоего сына доживу, рок-н-ролл отчебучу. – Он затрясся, словно собираясь упасть в обморок.
– Верю, верю! – спохватилась Людочка. – Только здесь его демонстрировать не стоит. Пол скользкий.
– Зато всё необходимое на месте – и гробы и трупорезы.
В небольшой прозекторской, обставленной, словно парикмахерский салон высшего класса, их уже ожидал судебный медик (по терминологии Кондакова – «трупорез»), загодя вызванный Горемыкиным, умевшим предусмотреть всё, даже свой собственный отъезд в Непал, как известно, не имеющий соглашения о выдаче преступников ни с одной другой страной мира.
Из холодильника прикатили длинный хромированный ящик, похожий на реквизит фокусника. От него ощутимо тянуло прохладой. В ящике, надо полагать, и хранился загадочный труп.
Вышколенные служители открыли ящик, выложили тело, завёрнутое в плёнку, на специальный стол и тут же удалились.
– Бутылку коньяка мне будете должны, – сказал медэксперт.
– За что? – не преминул поинтересоваться Кондаков.
– За конфиденциальность. Без постановления следователя работаю. Под одно честное слово.
– Ладно, сделаем, – пообещал Кондаков, впрочем, без особого энтузиазма. – Ты какой любишь?
– Любой, но чтоб не дешевле пятисот рублей за бутылку.
Кондаков ничего на это не ответил, а стал загибать пальцы на правой руке, пересчитывая, наверное, собственную зарплату в коньячных бутылках. Медэксперт, неторопливо выкладывавший свои страшные инструменты на приставной столик, поинтересовался:
– Сразу вскрывать будем или вы сначала посмотреть его хотите?
– Вскрывай, братец, вскрывай, – сказал Кондаков, глядя прямо перед собой.
– Да-да, – подтвердила Людочка. – Мы вам верим.
– Как угодно.
Зашуршал разворачиваемый пластик, и прозектор, которому на своём веку приходилось вспарывать и киноактрис, и банкиров, и членов политбюро, скучным голосом произнёс:
– На экспертизе представлен труп мужчины средних лет с явными признаками окоченения. Одна из частей тела, а именно голова, отсутствует. Других видимых повреждений на теле не имеется, – он закряхтел, ворочая мертвеца. – Следов гниения и трупных пятен не обнаружено. Каких-либо особых примет тоже… Ну, приступим с божьей помощью.
Лязгнул металл, что-то неприятно затрещало, будто у пиджака отпарывали подкладку, а потом жутко хрустнула перерубаемая кость. Людочка вздрогнула. Кондаков почесался.
– Я, если вы заметили, без ассистента вкалываю, – сказал медэксперт. – Ваш начальник попросил, чтоб лишних глаз не было. Дело, говорит, чересчур деликатное… Помог бы кто-нибудь из вас.
– Это мы запросто, – кивнул Кондаков. – Я пока за коньяком схожу, а девушка поможет.
– Предатель! – прошипела ему в спину Людочка, но с места не сдвинулась.
Минут десять спустя эксперт окончательно потерял терпение.
– Ну хоть кто-нибудь мне, в конце концов, пособит! – воскликнул он, орудуя огромным инструментом, похожим на сапёрные ножницы. – По крайней мере, за ноги его подержите.
– Да-да, сейчас. – Людочка вцепилась в скамью, на которой сидела, словно в борт спасательной шлюпки. – Скажите, а как вы эту профессию выбрали? По призванию или случайно?
– Конечно, по призванию, – с готовностью ответил медэксперт. – Я с детства всяких живых тварей любил изучать. Особенно их внутреннее устройство. Начал с жуков. Потом перешёл на лягушек. Дальше – больше. Птички, котята… Меня мальчишки так и звали – Живодёр. В деревне помогал деду свиней колоть. Там и свежую кровь пристрастился пить. Чтобы прямо из раны. Раз, правда, чуть стельную корову в запале не зарезал. После этого дед меня за версту к своей усадьбе не подпускал. Тогда я кротами занялся. Масштаб, конечно, не тот, но что поделаешь, если душа просит! Шкурки кротовые в заготконтору сдавал. Деньги кое-какие появились. Я эти шкурки, между прочим, научился зубами сдирать. Раз – и готово!
– Зачем вы это рассказываете? – спросила Людочка деревянным голосом. – Хотите, чтобы мне стало дурно?
– Вы спросили, я ответил, – медэксперт пожал плечами. – Не хотите слушать, тогда помогайте.
– Нет-нет! Лучше я послушаю… Кого вы потом выпотрошили? Братишек? Или маму с папой?
– До этого, слава богу, не дошло. Хотя со временем я и в самом деле стал на людей заглядываться. Вот бы, думаю, эту девочку разрезать! Что у неё там пониже пупка? Прямо руки чешутся. Наверное, бедой бы всё кончилось, но родители поняли моё состояние. Я ведь из ихней породы. Мать прокурор, а отец директор мясокомбината. Прежде, говорят, исполнителем в НКВД служил. Те ещё кровопийцы. Одним словом, устроили они меня в медицинский институт. На хирургическое отделение. Уж и не знаю, во что им это обошлось. В школе-то я неважно учился. Не до наук, сама понимаешь, было. Но в институте, как ни странно, дела пошли. Практические занятия у нас в морге проводились. Я как туда первый раз зашёл, сразу понял – это моё! Пока ребята косточки от тканей очищали, а девки нашатырь нюхали, я цельный труп в скелет превращал.
– Но вы ведь на хирурга учились, а не на патологоанатома, – сказала Людочка, старательно отводя взгляд от своего собеседника.
– Карьера хирурга у меня не сложилась, – признался медэксперт. – От него ведь что требуется? Отрезал лишнее и зашивай. А мне дальше залезть охота… Вот так и прибило меня к этому делу.
– Я рада за вас. В наше время редко встретишь счастливого человека… А свежую кровь больше не пьёте?
– Где же её здесь возьмёшь… – в голосе медэксперта прозвучала глубоко скрытая тоска. – Желудок вскрывать?