3. Сторонники исторического изучения конфликта между капиталом и трудом сталкиваются в немецкой истории 1860 ‐ х годов с размежеванием раннего рабочего движения и либерализма, имевшим тяжелые последствия. Это ясно видят и Блэкборн с Эли. Оба движения долгое время шли разными путями, поскольку социально — либеральная коалиция не была реальнос тью ни до 1912 ‐ го, ни спустя долгое время после 1919 года, а стала таковой лишь через 100 лет после этого распутья. Немецкие социал — демократия и политический либерализм специфическим образом оказались в длительной зависимости от решений 1860 ‐ х годов, в то время как в Англии либералам и консерваторам удавалось удерживать возле себя большую часть выборщиков из числа рабочих как до 1906 года, так и после, вплоть до тех пролетариев, кто в наши дни голосует за тори. Только недавно им пришлось уступить часть голосов новой лейбористской партии. В США же никогда не существовало социалистической рабочей партии, которая могла бы конкурировать с демократами и республиканцами.
4. Неоспоримо общая для немецких, английских, французских и американских служащих черта — представление, что разделение деятельности современных предприятий и учреждений бытового обслуживания требует растущего числа административно-управленческого персонала и особой эффективности работников, — ни в коей мере не предопределила схожее политическое поведение и сознание. Различные социополитические и социокультурные традиции (в Германии прежде всего к ним относилась ранняя ориентация на модель пользующегося почетом, уверенного в себе чиновника) привели многочисленных немецких служащих — часть нового «среднего класса» — к национал-социализму, в то время как американские служащие, несмотря на бремя экономического кризиса, голосовали за реформаторскую политику демократов, способную стабилизировать систему.
5. Национал-социализм, к которому сходятся все дебаты о немецком «особом пути», одержал победу в единственной из передовых индустриальных стран — Германии — и после шести лет мира оставался радикальным на протяжении шести военных лет. Природа национал-социализма не может быть выведена — и это простейшее из всех логических рассуждений — в первую очередь из общих проблем западного промышленного капитализма, так как в ответ на давление со стороны надвигавшегося «Большого кризиса» могли возникнуть «новый курс» Рузвельта, продолжающий действовать парламентаризм Великобритании или народный фронт Леона Блюма, в то время как путь к национал-социалистической диктатуре даже частично нельзя объяснить вне особых условий, присущих немецкой истории и не представленных в других странах в этой конфигурации. Ни одна из общих теорий фашизма не может должным образом охватить беспримерную радикальность национал-социализма. Именно характерные для него чрезвычайная взрывоопасность и варварство проходят, как правило, через фильтр обобщающей дефиниции. Конечно, национал-социализм был частью того правого радикализма межвоенного времени, который мы обычно называем фашизмом, поскольку видим целый ряд общих черт и у нас нет более подходящего термина. Однако все исторически важные характеристики национал-социализма в известной степени свидетельствуют об избытке разрушительной силы, и предельно обобщенное определение ей уже не соответствует. Макс Хоркхаймер в 1939 году был отчасти прав, когда велел молчать о фашизме тем, кто не хочет говорить о капитализме. Молчать должны и те, кто не хочет говорить о доиндустриальных традициях, дефиците буржуазности и парламентско-политической власти буржуазии при национал-социализме.