Изучая «месторазвитие» русской истории, мы приходим к тем же выводам, что и прежде: эта история разворачивается на европейской почве и по европейской модели. Но этот процесс сильно замедляется условиями «месторазвития» (в основном связанными с климатом. — Т. Э.).
Соединение особенностей демографии и «месторазвития» позволяет объяснить медленность экономического развития России, ее запоздалую индустриализацию, затем гипериндустриализацию и т. д. Далее Милюков обращается к представлениям о ключевой роли экономического фактора («они готовы были сделать из меня марксиста за вышеозначенный ход рассуждений и за принятый мною порядок изложения») — представлениям, которых он придерживается до сих пор, но с одной лишь поправкой:
Моя поправка заключается попросту в том, что своеобразие не является исключительной характеристикой России: оно точно так же проявляется в самой Европе, усиливаясь, если мы двинемся от Луары и Сены к Рейну, от Рейна к Висле, от Вислы к Днепру и от Днепра к Оке и Волге, то есть в направлении постепенного замещения морского климата континентальным.
Что же крепостное право? Здесь Милюков прочно держит позиции:
Был ли в России феодализм? Рано умерший историк Павлов-Сильванский создал прекрасные работы, пытаясь доказать, что был. Многие молодые исследователи продолжают развивать его выводы. Однако я не могу дойти до таких крайностей «европеизации» русской истории. Присутствие в России отдельных элементов, характеризующих феодальный строй, невозможно отрицать. Они проявляются повсеместно в отсутствие сильной централизованной власти. Но отличительной чертой России является то, что элементы феодализма получили существенное и своеобразное развитие не в период дробления, а, напротив, по мере усиления центральной власти (Милюков имеет в виду повинности по обработке земли и закрепощение крестьян. — Т. Э.). Решение этого кажущегося парадокса можно найти все в том же экономико-географическом факте: в совершенной неспособности российской централизованной власти в полной мере реализовать свою силу и влияние горизонтально, охватывая всю территорию, или вертикально, пронизывая социальные страты, принимая во внимание размеры страны и слабую организацию ее социальных элементов.
Однако, как показывает этот фрагмент, Милюков несколько изменил способ описания связей между государством и обществом. Если в дореволюционной версии первого тома он недвусмысленно представлял государство как «творителя общества», то теперь он говорит об их взаимодействии:
По той же причине история общественного устройства в России соединяется со времен укрепления центральной власти с историей российской государственности. Сословия поставлены на службу государству, и эта служба составляет смысл их существования <…>. И дальнейшая история сословий состоит в их постепенном освобождении в XVIII и XIX веке <…>. Однако в результате этого освобождения общественное устройство России возвращается к первоначальной аморфности. И именно в этом состоянии недавняя катастрофа постигла [русское общество]. Ее разрушительная сила также может быть объяснена низким уровнем сопротивления, которое могло бы быть оказано более определенными и лучше организованными социальными стратами.
И еще более характерный фрагмент:
Обращаясь к эволюции государства в России, мы обнаруживаем объяснение ее своеобразию в эволюции общественного устройства. Суть в том, что поздний распад племенного строя и следующая из этого слабость поместного дворянства не позволили развиться государству в России изнутри, так сказать, органически <…>. Власть, привнесенная извне, принуждена была заново переорганизовывать страну. Целью этой организации, естественно, была поддержка этой самой власти посредством военной обороны страны от хищнических набегов соседей. Для тех слоев населения, которые были неспособны принять определенную экономическую и социальную форму, эта задача оказалась чрезмерной, отсюда возникла необходимость применения силы, чтобы силой добиться того, что нельзя было получить добровольно. Отсюда все большее закрепощение сословий до середины XVII века.
Поворот к европейской модели развития привел к необратимому замещению произвола законностью и ввел Россию в сферу политических изменений, проходивших в других европейских странах, в направлении конституционной монархии. Однако здесь российский государственный корабль налетел на камни (то есть на противодействие монархии реформам), поэтому с исчезновением династии исчезло и государство.