Диана Клейтон снова тяжело вздохнула. Она стояла у постели и собирала с нее то, что на ней лежало, складывая кусочки своего прошлого обратно в шкатулку. Она думала о том, что приключилось с ее дочерью, и о посланиях, которые та получила.
«Все это игра, — думала она с горечью. — И всегда было игрой».
И в этот момент она решила, что, как бы ни сердилась на это дочь, она все-таки позвонит сыну. Если письма шлет ее муж, подумала она, если после всех этих лет он их все-таки нашел, то Джеффри вправе об этом знать, потому что находится в такой же опасности, как и они с дочерью. Ведь он тоже участник этой игры.
Диана прошла к маленькому прикроватному столику и сняла трубку со стоящего на нем телефона. Поколебавшись пару секунд, она быстро набрала массачусетский номер сына.
Телефон звонил. Она насчитала десять гудков, потом набрала номер еще раз и снова подождала десять гудков. Потом она повесила трубку. И тяжело опустилась на кровать.
Диана знала, что не уснет этой ночью. Она потянулась за болеутоляющими таблетками и проглотила сразу две, не запивая водой, хотя знала, что, когда придет настоящая боль, черная, как безлунная ночь, они не помогут.
Глава 11
Что-то не сходится
Джеффри Клейтон поерзал на гладкой церковной скамье. Неудобная, жесткая скамья казалась отполированной многими поколениями прихожан. Вот и сейчас все в церкви склонили голову в немом обращении к Богу. Клейтон поежился. Он давно не был в церкви, и среди ревностных прихожан ему было не по себе. Он сидел в последнем ряду в унитарианской церкви в том самом городке, где еще недавно жила девушка, которую он мысленно окрестил Жертвой Номер Четыре.
Городок под называнием Либерти был еще недостроен. Остановленные бульдозеры неподвижно замерли возле светло-коричневой земляной полосы, которой в скором времени предстояло стать городской лужайкой. Рядом виднелись штабеля металлических балок и поддоны со стоящими на них бетонными блоками.
Днем раньше здесь царили строительный шум и суета: басовито гудели грейдеры и бульдозеры, визгливо завывали лебедки, раздавалось урчание грузовиков и слышался стук отбойных молотков. Но сегодня было воскресенье, и они молчали. Место, где сидел Клейтон, меньше всего располагало к мыслям о пилах, гвоздях и стройматериалах. Здание было новехонькое, с иголочки, и этим солнечным утром все в нем сверкало. А через большое витражное окно в церковь проникали яркие разноцветные лучики света. На витраже было изображено распятие. На нем художник показал Спасителя не столько страдающим, сколько радующимся своему скорому воскресению и вознесению на небеса. Сияющие лучи, высвечивающие терновый венок, венчающий голову Христа, бросали на беленые стены многоцветные блики, расцвеченные всеми оттенками радуги.
Джеффри принялся осматривать прихожан. Их собралось много. Кроме него, похоже, все пришли семьями. Большинство были белые, но он заметил также негритянские, креольские и азиатские лица. Взрослые почти все немного старше его, а дети, наверное, сейчас в средних классах. Несколько матерей держали на руках мирно спавших младенцев, но была здесь и молодежь лет по восемнадцать или девятнадцать, которая, судя по всему, больше интересовалась друг другом, чем церковной службой. Все были в чистой, отутюженной одежде и тщательно причесаны. Клейтон пробежал глазами по лицам детей, стараясь найти среди них такого, которому не нравился бы весь этот воскресный парад, но хотя ему и попалось на глаза несколько не совсем примерных мальчишек — у одного съехал на сторону галстук, у другого рубашка выбилась из брюк, а третий то и дело вертелся, несмотря на то что на его плече лежала суровая отцовская рука, — бунта в их глазах он не обнаружил. Ни одного Гека Финна, подумал он.
Джеффри провел рукой по гладкой полированной церковной скамье красного дерева. Он также отметил, что черный переплет лежащей перед ним Псалтыри практически новенький. Похоже, им стали пользоваться совсем недавно. Он оглянулся, посмотрел назад, на витраж, и подумал: здесь, видимо, существует некий список приоритетов, а также общий план выполнения работ, потому что создание такого, например, витража, несомненно, потребовало у того, кто его делал, значительных затрат времени и больших усилий. Таким образом, мастер получил заказ на эту работу, в котором указывались все размеры окна, за несколько месяцев до того, как сюда приехал первый бульдозер, и много раньше, чем было построено здание городского совета, или супермаркет, или местный торговый центр.
Хор встал. На певчих были надеты робы темно-красного цвета с золотой отделкой. Их голоса, воспарив, заполнили все пространство церкви, но Клейтон обратил на это мало внимания. Он ждал начала проповеди и поглядывал на священника, сидящего справа от подиума и просматривающего сделанные им ранее конспекты проповеди. Пастор встал за секунду до того, как в воздухе растаяли последние звуки гимна.
Очки пастора висели на цепочке, надетой на шею, и время от времени он водружал их на переносицу. Клейтону показалось странным, что пастор жестикулирует одной лишь правой рукой, тогда как левая у него словно приклеена к туловищу. Это был низенького роста человечек, с редеющими, довольно длинными волосами, взлохмаченными настолько, что они казались взъерошенными сильным ветром, хотя воздух в церкви был неподвижен, да и само утро выдалось тихое. Голос проповедника, однако, был достаточно сильным для такого тщедушного существа, каким он являлся, и над головой прихожан разносились его громовые раскаты:
— Что хочет сказать Бог, позволяя свершиться внезапной смерти, которая забирает у нас тех, кого мы любим?
«Да, пастор, скажи-ка мне это», — довольно цинично подумал Джеффри. При этом он слушал, однако, очень внимательно. В эту церковь он пришел не просто так. У него имелась на то веская причина.
Это не была собственно заупокойная служба, посвященная Жертве Номер Четыре. Небольшая траурная месса, на которой присутствовали только члены семьи, состоялась в будний день в местной католической церкви несколько дней назад, по другую сторону пыльного, грязного пространства, которое еще предстояло полить, чтобы положенный на него после этого дерн весной прижился, зазеленел и вся лужайка покрылась сочной зеленой травой. Джеффри настоял, чтобы агент Мартин устроил так, чтобы все посетившие эту мессу попали на соответствующую видеозапись, а также чтобы имена владельцев всех автомобилей, останавливавшихся во время службы у церкви или хотя бы проезжавших мимо нее, были установлены и предоставлены ему. Он хотел знать, как зовут всех, связанных с погребением погибшей девушки, а также получить доступ к их личным делам. В этот список входили все, кто так или иначе проявлял интерес к ее смерти.
Составление этих списков тут же началось, и Клейтон собирался сравнить их с именами учителей, строителей и работников службы озеленения, с которыми жертва могла вступить в контакт, а потом сопоставить с каждым именем, которое всплыло бы в ходе расследования убийства Жертвы Номер Три. Он хорошо знал, что такова обычная практика, применяемая при расследовании серийных преступлений. Работа была кропотливой, трудоемкой и нудной, но иногда — во всяком случае, так утверждалось в литературе, посвященной серийным убийствам, — полицейским везло: в каждом из списков оказывалось одно и то же имя.
Однако Джеффри на такое везение не слишком надеялся.
«Ведь тебе об этом тоже известно? — внезапно обратился он мысленно к возникшему у него в мозгу образу преступника. — Ведь ты же знаешь все стандартные методы и подходы? Тебе ведь знакомы все традиционные пути, которыми может пойти следствие?»
Голос священника продолжал грохотать среди благоговейной тишины:
— Разве не с помощью внезапных смертей Бог выделяет своих избранников? Разве не с их помощью утверждает Он свою волю в сем мире и свою власть над нашими жизнями?
Джеффри стиснул кулаки.
«Я должен отыскать эту связь, найти звено, соединяющее убийцу с его жертвами, — думал он, мысленно продолжая беседу с призраком, представшим его воображению. — Что объединяет тебя с ними? Что ты им говоришь?»