Ответ на этот вопрос ускользал от него.
Джеффри поднял голову и начал обращать больше внимания на течение церковной службы. Он пришел сюда не за тем, чтобы получить помощь свыше. Его интересовало нечто совсем иное. Днем раньше ему в глаза бросилось объявление у входа в церковь, приглашавшее прийти послушать проповедь на тему «Ниспосылаемая Богом внезапная смерть». Его насторожил странный выбор.
Не беда или несчастье, не просто смерть как таковая, а именно внезапная смерть.
Как свяжет ее пастор с тем греховным деянием, результат которого все жители городка видели несколькими днями раньше?
Вот что ему очень хотелось бы узнать.
Что это за внезапная смерть?
Он задавал этот вопрос себе, не посвящая в эту свою проблему агента Мартина, который в данный момент нетерпеливо ждал его неподалеку от входа в церковь.
Джеффри продолжал слушать. Пастор снова возвысил голос, и профессор затаил дыхание, ожидая услышать одно только слово: убийство.
— Итак, мы спрашиваем себя: каков Промысел Божий, когда Он призывает к себе столь молодую душу, когда Он забирает к себе юное создание, на которое мы возлагали так много надежд? И есть ли у Него на сей счет соответствующий план, благодаря которому мы могли бы не беспокоиться…
Джеффри потер нос.
«Еще и свой чертов план приплел», — подумалось ему.
— …так, через это мы узнаём, что, забирая самых лучших в свое лоно, Господь призывает нас, оставшихся в земной юдоли, укрепить нашу веру и удвоить преданность Божьим заповедям, чтобы заново еще раз принять решение посвятить все свое существо добродетельной жизни, молитве и приумножению любви… — Пастор сделал паузу, ожидая, пока сказанное им дойдет до сидящих перед ним прихожан. — И если мы пойдем по стезе, столь четко указанной нам, несмотря на все наше горе и все наши страдания, мы, оставшиеся на земле, станем ближе к Нему. Вот чего Он требует от нас. И мы обязаны возвыситься до решения этой задачи!
Левая рука пастора, до сих пор прижатая к левому его боку, теперь взмыла вверх, и сухонький перст указал прямо в небо, словно сигнализируя тому, кто мог там находиться и слышать его слова, что проповедь завершена. Пастор опять помедлил, сообщая тем самым своим словам особое значение и как бы придавая им добавочную весомость, а потом произнес:
— Помолимся.
Джеффри склонил голову, но не в молитве.
«Из того, что я услышал, я кое-что понял», — сказал он себе. Что-то заставило все внутри его сжаться от волнения, не имеющего ничего общего с убийствами, которые он расследовал, но имело самое непосредственное отношение к месту, в котором он эти убийства расследовал.
Агент Мартин сидел за своим столом, играя маленьким детским резиновым мячиком, который, играя, бросал о стену, а потом снова ловил. При этом мячик издавал глухие шлепающие звуки. Иногда детективу не удавалось его поймать, тогда он ругался и начинал игру сначала.
— Один… два… три… — считал он.
Джеффри, писавший на доске мелом, покосился в сторону напарника:
— Тогда уж следует говорить «опаньки-шлепаньки». Надо быть последовательным и пользоваться соответствующей детской терминологией.
Мартин улыбнулся:
— Вы играйте в свою игру, а я буду играть в свою. — Он убрал мяч в ящик стола и стал читать написанное Клейтоном на доске.
Доска по-прежнему оставалась разделенной на две половины, и в верхней части каждой из них имелось по заголовку. Джеффри вписал дополнительную информацию, однако расположил ее в общем столбце под единым названием «Сходство».Там указывались подробности, касающиеся положения тела каждой найденной жертвы, места, где ее нашли, и отсутствия указательных пальцев. В случае четвертой жертвы с этими подробностями был связан ряд проблем. Клейтон столкнулся с изрядным скептицизмом со стороны Мартина: в отличие от профессора, тот не желал признать, что различия в положении тел убитых девушек есть проявление некоего глубинного сходства, ведь каждое из них было тщательно продумано убийцей. И отсутствие указательного пальца на левой, а не на правой руке, как у других жертв, по мнению профессора, лишь подтверждало тот факт, что все эти преступления совершены одним и тем же человеком. Когда Клейтон все это высказал, детектив с присущим ему упрямством покачал головой, выражая сомнение, и заявил:
— Похожее — это похожее. Разное — это разное. А вы хотите мне доказать, что разное одинаково. Тут у вас что-то не сходится.
На той стороне доски, где было написано «преступник неизвестен»,достойных внимания наблюдений имелось значительно меньше. Клейтон до сих пор так и не признался детективу, что на этой стороне доски все было стерто и ему пришлось восстанавливать записи. Ему не хотелось бросать тень на репутацию здешней Службы безопасности.
Клейтон не принял никаких мер, чтобы понадежнее спрятать информацию об убийствах — доклады об осмотре места преступления, результаты вскрытия, протоколы опроса свидетелей и тому подобное, — которая начала скапливаться у них в шкафах. Многое хранилось и в электронной форме в компьютерах, но Джеффри полагал, что тот, кто способен справиться с самым что ни на есть хитроумным электронным замком, сумеет запросто прочитать все, что собрано в их компьютерах.
Поэтому Клейтон зашел в канцелярский магазин и купил там небольшой блокнот в кожаном переплете. В эпоху компьютеров и высокоскоростной передачи данных блокнот может показаться анахронизмом. Но у блокнота есть одно неоценимое преимущество: его можно сунуть в карман куртки или пиджака и унести с собой. Скромный размер гарантировал, что блокнот всегда будет при нем и, таким образом, сделанные в нем записи останутся известными ему одному. Тайну своей записной книжки Клейтон не желал доверять ни электронным устройствам, ни компьютерным паролям. Ее страницы стали быстро заполняться соображениями и наблюдениями, которые были связаны с мучащими профессора туманными сомнениями. Он пока не мог облечь их в ясную и четкую форму, но тем не менее они терзали Джеффри все сильнее и сильнее.
На одной из первых страниц он вывел: «Кто стер написанное на доске?»— а затем, уже под этим вопросом, привел четыре возможности:
1. Кто-то из обслуживающего персонала — возможно, по ошибке.
2. Кто-то из начальства. Например, Мэнсон, Старквезер или Банди.
3. Мой отец, он же убийца.
4. Убийца — не мой отец, который хочет, чтобы я считал его своим отцом.
Первую версию он отверг, ознакомившись с графиками работы уборщиков и вообще с организацией их труда. Он даже переговорил с некоторыми из них. При этом выяснилось два любопытных обстоятельства: во-первых, агент Мартин велел убираться в их кабинете только в его присутствии, а во-вторых, в Пятьдесят первом штате сотрудники Службы безопасности территории имели возможность пройти в любое помещение с любой, даже самой сложной, электронной системой защиты от несанкционированного доступа.
Вычеркнул он и здешних «шишек». Чисто теоретически было действительно крайне трудно поверить в их какую-либо причастность. Хотя нестертое утверждение, как ему было хорошо известно, соответствовало их взглядам на расследование, он счел пока преждевременным ожидать с их стороны такую форму давления на проводимое им следствие. Конечно, он понимал, что давление на него в свое время оказано будет, и довольно скоро. В подобных случаях таких людей, как здешние заправилы, волнует лишь одно: чтобы он раскрыл убийство в кратчайшие сроки. Однако профессор сомневался, чтобы давление со стороны его нанимателей могло проявиться в столь утонченно-изощренной форме, как уничтожение сделанных на доске записей.
Таким образом, оставалось всего два возможных варианта — два остающихся без ответа вопроса, которые с самого начала его мучили.
Его, как обычно в подобных случаях, одолевало и множество других вопросов, в том числе связанных с последними двумя. Многие из них он записывал по вечерам перед сном в заветный блокнот. Если те несколько слов на доске стер убийца, кем бы он ни был, то с какой целью? В своем блокноте Джеффри ответил на этот вопрос кратко: «С какой угодно!»— и подчеркнул написанное тремя чертами.