— Обещаю вести себя примерно, коли сама не попросишь иного.
Не обращая внимания на его колкости, Полетт поднялась по ступеньке внутрь карты, опустилась на сидение и старательно расправила юбки. Эти простые движения обычно помогали ей восстановить душевное равновесие, но на ней сей раз привычный механизм дал сбой. Сердце Полетт стучало, как бешеное, угрозы и оскорбления рвались с уст, сохранять бесстрастное выражение лица удавалось с большим трудом. Князь расположился напротив, вытянул в проход длинные ноги в высоких сапогах, начищенных до блеска, откинулся на спинку сидения. Со стороны могло показаться, будто они ведут светскую беседу.
— Ни тебе, ни мне ни к чему досужая болтовня о прошедшей ночи. В конце концов, ты не пострадала, уязвлена лишь твоя гордость. Я готов купить твое молчание, — прямо сказал Соколов. — Сколько ты хочешь?
— Я не шлюха, чтобы брать деньги, — с достоинством отвечала Полетт, в душе пылая от негодования.
— Нет? А совсем недавно ты раздвигала для меня свои белоснежные бедра, стонала подо мной и просила еще и еще. Вижу, как сузились твои зрачки. Хочешь меня ударить? Ну, не сдерживайся, полагаю, я это заслужил.
Занесенная было для пощечины рука Полетт опустилась на дверцу кареты. Если Антон позвал ее, чтобы унижать и дальше, незачем длить этот неприятный разговор.
— Постой! — Соколов ухватил ее за руку, но, натолкнувшись на опаляюще-злой взгляд янтарных глаз, поспешно отпустил, будто обжегшись, и заговорил примирительно. — На днях мой управляющий выторговал на ярмарке горячего жеребца соловой масти, широкогрудого, с длинной шеей, с тонкими изящными ногами. Он твой.
— Граф Кристобаль любил лошадей, не я.
— Не желаешь жеребца? Напрасно, на мой вкус он хорош весьма. Что ж, я слыхал, будто ты ищешь мужа. Готов предложить тебе руку, сердце и все, что к ним прилагается. Как показали недавние события, мы с тобой прекрасно подходим друг другу.
Еще несколько дней назад Полетт мечтала услыхать эти слова. Теперь же она сказала холодно:
— Ты слишком много о себе возомнил. Ты мне противен. Ты унижал меня, проделывал со мной ужасные вещи!
Князь Соколов надменно передернул плечами, не видя за собой греха:
— Ты красивая женщина, я потерял голову. Тем более ты сама себя недвусмысленно мне предлагала.
Его непробиваемое высокомерие выводило графиню из себя.
— Я и помыслить не могла, чем это обернется.
— Признайся, а ведь тебе понравилось. Я помню твои стоны, от боли кричат иначе. Поверь, я знаю, о чем говорю. Ты получила удовольствие.
Уж никак не благодаря тебя, а благодаря твоему дворецкому, хотела возразить Полетт, но вовремя прикусила язык. Кто знает, чем обернется ее желание побольнее уколоть князя для мужчины, который помог ей пережить эту ужасную ночь.
Тут некая мысль промелькнула в голове графини. Неожиданная, дикая она показалась ей выходом из сложившейся ситуации, подходящей платой за молчание. Полетт хотела наказать Соколова, но так и не придумала, как бы пустить слух о его порочных наклонностях, самой оставшись в тени. Требовалось искать другие пути отмщения. И вот такая возможность представилась. Графиня подумала, что могла бы отблагодарить Северина, вырвав его из рук этого ужасного человека, и одновременно отплатить князю, если слуга и впрямь имел для него хоть какую-то ценность. «У него никого кроме меня нет, а, стало быть, и просить больше никто не будет» — так, кажется, говорил дворецкий. До сих пор у Полетт не было повода уличить его во лжи.
— Отдай мне Северина.
Она поняла, что задела Соколова за живое по тому, как резко он перестал ехидничать.
— Зачем тебе мой слуга? — голос прозвучал настороженно.
Женское чутье побудило графиню скрыть действительную причину. Полетт сладко улыбнулась:
— Хочу рассчитаться за свое унижение. В конце концов, он к нему причастен. До тебя я добраться на могу, а слуга, как ты изволил заметить, пустое место. Его судьбой никто не озаботится, вот и отыграюсь на нем. Буду пороть его кнутом, воображая, что передо мною ты. Поупражняюсь, наберусь опыта. Судьба переменчива, мало ли какая оказия впадет впредь.
— Приказы отдавал я, он лишь исполнял их.
Полетт капризно надула губы:
— Он мог отказаться.
Очень серьезно князь Антон покачал головой:
— Существует много способов заставить человека делать то, что ему не хочется. Тебя когда-нибудь пороли, графиня? Так, чтобы стоны не сходили с твоих уст, чтобы ты могла лежать только на животе и думать, как бы выучиться не дышать, потому что от каждого вдоха твоя кожа расползается и сходит с тела, точно змеиная чешуя при линьке. Поверь, то, что я делал с тобой это детский лепет.
— Да как ты смеешь?!
Выдержка все же изменила графине. Помимо воли, вопреки воспитанию Полетт размахнулась и отвесила князю крепкую пощечину. Голова князя дернулась, ударяясь о спинку сидения, он приложил ладонь к месту удара, взглянул на Полетт со странной смесью злости и восхищения:
— У тебя тяжелая рука.
Его хладнокровие окончательно разозлило Полетт. Она ждала раскаяния, сожаления, извинений, а вместо этого князь торговался и глумился над нею. Гнев застил все чувства графини, включая способность мыслить разумно, в глазах у нее потемнело.
— Либо я получаю твоего слугу, либо весь свет узнает о твоих милых забавах.
В своем разгневанном состоянии она готова была исполнить угрозу хоть теперь, нимало не заботясь о последствиях.
— Мой слуга свободный человек, — услыхала она словно издалека. — Он служит мне по собственному желанию.
— Тогда в твоих интересах сделать так, чтобы он пожелал служить мне.
Сквозь застилающую глаза пелену, Полетт распахнула дверцу и выскочила из кареты. Ей казалось, что от нее отскакивают искры, так она была разъярена. Вослед донеслось:
— Будь по-твоему. Я пришлю тебе своего дворецкого.
Баронессу Алмазову графиня нашла там же, где оставила — у магазина готового платья. Пока ее не было, у уличного торговца Женечка приобрела жареные каштаны, и лакомилась ими, коротая ожидание. Не успела Полетт подойти, как баронессе принялась засыпать ее вопросами:
— Что произошло между тобой и князем?
— Ничего особенного.
— О чем же вы так долго говорили?
— Ни о чем значительном.
— Вы стали любовниками? И как он?
Полетт не представляла, как смогла бы открыть Женечке причину размолвки между ней и князем. Рассказать об испытанном ею унижении? О порке кнутом? О пьяном Соколове, владевшим ею, графиней Кристобаль, будто обычной шлюхой? Или, того страшнее, поведать о дворецком князя, благодаря которому позор нежданно обернулся наслаждением? Она боялась, что после таких признаний подруга отвернется от нее либо примется выказывать жалость, испытывая презрение в душе. Уж лучше пусть Женечка дуется на ее молчание. Потому Полетт отвечала коротко, чтоб хоть чем-то утолить Женечкино любопытство:
— Его сиятельство изволил подарить мне слугу.
— Ты провела с ним ночь, а он подарил тебе слугу? Что это значит? Или это… особый слуга? — тут Женечка снизила голос до шепота и сделала большие глаза. — Знаешь, некоторые светские дамы держат при себе особого слугу. Ну, для разных нужд. Потому что слуга — это ничто, пустое место, к нему и ревновать-то никто всерьез не станет. Ох, Полетт, они такие счастливицы, эти дамы, я им прямо страсть как завидую. Слуга ведь не пойдет в клуб с друзьями и не воротится оттуда пьяным, не скажет, что хочет спать или что он уходит к другой хозяйке. Не мог же князь Соколов подарить тебе такого слугу? Или мог? Но ты молчишь, Полетт? Отчего ты покраснела?
Что же я натворила! — ужаснулась графиня. Что подумал обо мне князь? Что подумает обо мне Северин! Она-то искренне считала, будто спасает дворецкого от жестокого хозяина, ну откуда ей было знать, что он служит князю по собственному выбору!
Управляющий
Пребывание на водах утратило для Полетт всякий интерес. Она тосковала по детям, ждала встречи с родителями, даже с отцом, которому так и не смогла простить свое несчастливое замужество, ей было любопытно вновь увидеть места, где прошло ее детство, босиком пробежаться по влажной утренней траве, как делала она еще девчонкой, взглянуть на людей, с которыми прежде приятельствовала.