— Теперь землю между всеми поровну поделят.
— И какой толк оттого, что поровну? Да разве все поровну обрабатывать станут?
— Иной только по собраниям ходить будет да языком работать.
Дронис, который теперь часто приезжал на мотоцикле в «Апситес», проводил здесь воскресные дни, копался в огороде, ходил за пчелами и удил рыбу в своем пруду, тоже не вытерпел и по плотине пришел послушать, что говорят люди.
— У всех будут одинаковые возможности ходить по собраниям и работать, — продолжал Симсон.
— Ты опять землю просить думаешь? — поинтересовался кто-то.
— А почему бы и нет, если только захочется?
— Захочется! Опять разоришься. Опять аукцион устроишь.
— Новая власть никому разориться не даст.
— Как же это? Даром тебе хлеб давать будет или палкой на работу гнать.
— Никого палкой гнать не придется.
— Земля будет принадлежать тем, кто ее обрабатывает, — заговорил Петерис.
— Наверно, будут колхозы, как в России, — предположил Вилис.
— А чем плохо? Государство субсидии давать будет, машины, — продолжал Симсон.
— А американцы твои где?
— Симсон теперь комиссаром станет.
Но Симсона нельзя было смутить. Он неутомимо разъяснял, какие преимущества даст труженикам новая власть; Симсон искренне верил в свои слова. Иной соглашался с ним, иной возражал, а были и такие, что только слушали. Дронис все больше помалкивал. Когда он встал и ушел, Вилис, ухмыльнувшись, сказал:
— Этого первого за горло возьмут.
(Из-за пущенных в пруд карпов у Вилиса с ближайшим соседом недавно вышла размолвка.)
— Новая власть никого зря преследовать не станет.
— Когда это ты, Симсон, успел таким коммунистом заделаться? По кустам прокламации штудировал?
— Жизнь научила. Кое-что почитал, — сдержанно ответил Симсон.
Люди начали расходиться.
— Что будет, то будет, — проговорил Петерис и тоже пошел домой.
Но уснуть в ту ночь не мог. Долго думал о том, кто же теперь в «Викснах» станет хозяином, будет ли земля по-прежнему принадлежать Эрнестине? А не ей, так кому же? Государству? Петерису?
Может быть, у него наконец и в самом деле своя земля будет?
ТЕНЬ ЗА ОКНОМ
Наступила осень. Перемены, принесенные советской властью, все заметнее сказывались на жизни Гракской волости и, в той или иной мере, касались каждого.
Эрнестину, как и многих ее заказчиц, беспокоила неизвестность. Шли слухи, что частным портнихам запретят шить дома, работать придется на государственных предприятиях. Кто пугал большими налогами, кто поговаривал, что всех сельских швей переведут в город. Некоторые же предсказывали гораздо большие заработки и лучшие условия для всех, кто владеет каким-либо ремеслом. В газетах тоже писали, что жизнь станет лучше.
Но не только новые времена заставляли гракскую портниху задумываться над завтрашним днем. Серой туманной пеленой легла на пути к будущему старость. Эрнестину уже давно мучил ревматизм, к постоянным болям она хоть и привыкла, но в последние годы недуг нее больше калечил руки, которыми она зарабатывала на жизнь, — пальцы скрючились, суставы разбухли. Не выручали ни гордая осанка, ни ласковая улыбка, ни приветливые речи — кое-кто из клиенток, увидев Эрнестинины руки, перестал ходить к ней. Но бывало и наоборот: возвращались старые заказчицы, уже давно подыскавшие себе портних пошикарнее, как, например, супруга местного лесничего.
— Госпожа Салминь?
— Не ждали?
Предводительница дамского комитета принесла перешить «на каждый день» вышедшее из моды платье.
— Ну, как живете, госпожа Курситис, в эти времена?
Вместо ответа Эрнестина многозначительно склонила набок голову.
— Теперь проще надо быть, нечего к шикарным портнихам ездить, — словно оправдывала свое появление госпожа Салминь. По-дружески откровенные слова она сдобрила солнечной улыбкой. — Только не обижайтесь, пожалуйста!
— Да что вы!
— Я ничего плохого не имела в виду.
— Понимаю.
Эрнестина тоже улыбнулась.
Госпожа Салминь еще не совсем отцвела и, раздевшись, обнажила пышные, розоватые плечи.
— Я смотрю на ваши руки, госпожа Курситис.
— Да, такие уж они у меня.
— Змеиный яд хорошо помогает.
— Наверное.
— Надо хотя бы змеиной кожей на ночь обкладывать.
Эрнестина губами сжимала несколько булавок, и ей трудно было ответить.
— Раньше вам, госпожа Курситис, о старости беспокоиться не надо было бы: собственный дом имели, а теперь, наверно, придется на зятевых хлебах жить.