Петерису уже исполнилось сорок семь, но и его могли мобилизовать, если не сразу, то потом уж наверняка — в обозники (так считал он сам). Тогда хозяйство останется на Алисе, а Ильмар еще даже толком не научился пахать. Должно быть, и лошадей заберут. Землю придется обрабатывать коровами. Алисе вспомнились ужасы далекого детства: солдаты, умирающие в домике под заросшим соснами пригорком; у Эрнестины в памяти годы первой мировой войны тоже остались как самое тяжелое испытание в жизни. Одному Ильмару война казалась интересной, вроде нечитаной книги, о которой он многого наслышался.
Когда над Осоковой низиной прогудели первые самолеты, Ильмар лишился покоя. Пренебрегая полуденным сном, вскочил на велосипед и помчался к Ольгерту и Майгонису. Мальчики не сомневались, что самолеты были фашистские, только не могли прийти к общему мнению, «юнкерсы» это или же другие самолеты, потому что пролетели они высоко и в стороне.
— Дурень, да разве «юнкерсы» одномоторные бывают? — посмеялся над Майгонисом Ольгерт.
Близорукий Майгонис был одним из немногих мальчишек, носивших очки, он смущенно замолчал. Не стал возражать и Ильмар, потому что на самом деле невозможно было определить ни принадлежность самолета, ни количество моторов, но, главное, уж так повелось, что последнее слово всегда оставалось за Ольгертом.
— Поехали на шоссе смотреть солдат! — предложил тот.
Все трое лесом понеслись к большаку, который в последние годы выпрямили, утрамбовали щебнем, почему и стали именовать шоссе. Спрятавшись в елках, ребята внимательно следили за дорогой. Однако ничего такого не увидели — одну-две повозки, несколько автомашин. Юные разведчики уже хотели вернуться домой, как услышали рокот: это в самом деле приближались танки. Содрогались земля и воздух, мальчики затаили дыхание. До сих пор они видели танки только на картинках и в фильмах. Три… пять… семь… десять…
А к вечеру люди увидели воздушный бой. Вдали над лесом кружили шесть-семь самолетов, и один, оставив за собой черный шлейф дыма, упал.
— Наши отступают!
— Против немца никому не устоять.
— Россия чересчур велика, немец выдохнется.
— Последнее слово скажут англичане.
— Дальше Москвы никто никогда не проходил. Погодите, уж они вернутся.
Бруверис теперь сам посылал своего мальчугана смотреть, что творится на шоссе, а Петерис на краю ржаного поля спешно рыл убежище.
— Как долбанут из орудий, спасу не будет.
Это уже было похоже на настоящую войну, и Ильмар вместе с отцом старался в поте лица.
Поздно вечером в лесу раздались выстрелы.
— Немцы?
— Тогда били бы не останавливаясь.
Сперва прогремели пять-шесть выстрелов, затем, будто запоздав, еще один, и все стихло.
— Просто постреливают, — рассуждал Петерис.
Но в доме все же поселилась тревога. Петерис заговорил о том, что надо бы снести с чердака мясо и муку, пускай будет под рукой, если бежать придется: как фронт приблизится, могут велеть оставить дома. Посоветовал каждому приготовить мешок с харчами, но затевать такую большую работу на ночь глядя не хотел, Алиса же не могла найти нужных мешочков, и так ничего и не сделали.
На другой день в небе появилось много самолетов, издалека доносился грохот. А в полдень пришла Паулина и сказала, что вчера в лесу на дороге застрелили человека, очевидно беженца.
— Кто же это стрелял?
— Я при том не присутствовала.
— Что Симсон думает делать?
— Что же ему делать? Он ничего ни у кого не отнял, никому зла не причинил. Да и сколько он на этой должности-то пробыл?
На этой неделе не спорилась ни одна работа. Петерис нервничал, косьбу клевера откладывал со дня на день и вдруг решил:
— Чего там! Будем косить! Хоть не потопчут, коли нагрянут.
Затарахтела косилка, и все стало на свои места. Мрачное лицо Петериса посветлело. Клевер уродился на славу хорошо, валки ложились густые, рыхлые.
— Как одеяло! — радовался Петерис.
К вечеру, когда он уже распрягал лошадей, на дорогу в «Виксны» завернула женщина с ребенком. Путница толкала велосипед, на котором, неумело привязанный, болтался чемодан, к рулю с каждой стороны было подвешено по узлу. Это была Женя с маленькой Ливией. На лай собаки во двор выбежала Алиса.