Эрнестина считала, что Женя бесстыжа и лжива, Петерис упрекал Алису, что она связалась с ней, а Паулина сказала, что Женя самая настоящая шлюшка.
К Ливии тем временем все уже успели привыкнуть, и она никому не мешала и лишних хлопот не доставляла. Девчушка была послушна и ласкова, иногда забиралась на колени даже к Петерису, который, растрогавшись, краснел и катал ее на колене, изображая лошадку, причем Ливия была всадником. Прошлой осенью девочке исполнилось восемь лет, и Алиса отвела ее в школу. Ежедневно Ливия с Парслой, жившей в «Апситес», мерила четырехкилометровый путь в школу и обратно. И у Парслы отец воевал на другой стороне. Мать ее взял в батрачки Дронис, а летом и дочка пасла в «Апситес» коров. А летнее время в войну тянулось еще медленнее, чем зимнее.
Когда Ливия уже спала, Эльвира, застав Алису на кухне одну, сказала:
— Поедем вместе! Вдвоем надежнее.
— Да, конечно.
— Надо ехать! Непременно надо ехать!
Алиса все же еще сомневалась. Какая-то непонятная сила в самом деле влекла ее прочь в неизвестную даль, но в Германию ли именно, в этом она уверена не была. Однако всякий раз, как Эльвира беседовала с ней наедине, Алиса сомневалась все меньше и меньше. Пускай думают об Эльвире что хотят, но Алисину тоску по сыну та понимает лучше кого-либо.
— Не поддавайся влиянию этой женщины! — предостерегала Эрнестина.
— Если я не уеду, то я уже никогда не увижу Ильмара.
— Успокойся, детка!
— Ты, должно быть, считаешь меня сумасшедшей.
Эрнестина не ответила.
Но вечерами, когда все остальные, закрыв толстым одеялом окно, сидели в комнате при свете коптилки, она прокрадывалась к пустой вишне и долго стояла под ней в оцепенении.
В начале октября однажды вечером, когда уже сгущались предвечерние сумерки, к «Викснам» приблизился молодой человек в чересчур узкой и кургузой ученической куртке, из-за которой он казался подростком, в драной гимназической шапочке, с двузубыми вилами на плече. Он будто возвращался с молотьбы от соседей. Увидев во дворе автомашины, он остановился, словно хотел достать из кармана курево, и заметил перед самым домом, рядом с сиреневым кустом, танк. Возле одной из автомашин, сунув голову под приподнятый капот мотора, спорили два немца. Во двор вышла Алиса, достала из колодца воды, наполнила ведра и вернулась с ними в дом. Молодого человека с вилами на плече она даже не заметила. Не найдя в кармане курева, молотильщик продолжал путь: миновал танк и, прислонив вилы к стене дома, исчез в дверях. Без стука прошел прямо на кухню, слегка ослепленный светом коптилки, сощурился.
— Ильмар пришел… — удивленно прошептала Ливия.
Алиса неуверенно коснулась чужого пиджачка.
— Как же это я тебя не увидела?
И только потом кинулась к Ильмару и крепко обняла его.
— Дитятко мое!
— Ну, стало быть, вернулся все же.
Ильмар давно не касался толстой, жесткой ладони отца и растерялся так же, как Петерис. Эрнестина слегка погладила внука по голове. Диана таращила на двоюродного брата глаза, вышла из своей комнаты и Эльвира.
— Ну, здравствуй! На кого ты похож? Настоящий дезертир…
Ужиная в Алисиной комнате, Ильмар рассказал, где ему пришлось за это время побывать. Три месяца рыл окопы в лесах под Ригой, валил деревья, строил землянки. Кормили немцы плохо — водянистым супом, кусочком хлеба на целый день. Почти у всех был страшный понос, парни вконец отощали. Однажды взбунтовались, отказались выйти на работу, потребовали лучшего питания, но их окружили вооруженные автоматами немцы и погнали на работу. Вечером построили и велели всем, кто голоден, сделать три шага вперед. Из строя выступил лишь один парень — все считали его дурачком и по-всякому высмеивали. Смельчака куда-то увезли, и больше его не видели. Неделю тому назад всех погрузили на судно и отправили на Лиепаю. Оттуда Ильмар вместе с десятью другими ребятами бежал. Кто-то снабдил его этой старой одеждой и вилами, и он пришел домой. Увидев, что на дороге останавливают повозки и проверяют документы, он свернул на жнивье и направился к какому-то хутору. Сделав крюк, ушел от патруля.