У Петериса сорвался голос.
— Для тебя ведь всегда другие были лучше своих.
— Петерис, как ты можешь так…
— Чего там! И так всю жизнь!
Петерис еще долго, подавленный, пробирал Алису и под конец велел ей пойти к Дронису и поговорить.
— Что я ему скажу?
— Теперь ты поумнела? А где ты раньше была? Чтоб не выболтал никому!
— Как я могу просить такое? Я в самом деле не знаю, что мне…
— Я подсказывать тебе не стану. Уж это твое дело, что говорить.
На другой день Алиса рано утром пошла к Дронису. Так как иначе начать разговор нельзя было, она призналась, что Ильмар уже больше недели дома, и просила никому об этом не говорить.
— За кого вы меня принимаете?
— Так ведь, может быть, думают, что мы ждем коммунистов и…
— Я тоже жду.
Алисе показалось, что Дронис смеется над ней.
— Серьезно. Мы слишком маленькие, чтобы выбирать. Потому должны ждать то, что приходит. А за своего сына не волнуйтесь. Будь у меня сын, я бы его тоже прятал.
Алиса успокоилась.
Но дома Петерис сказал:
— Чего там! Мошенник! Страх какой пройдоха.
Эльвира все еще не появлялась за столом, велела Диане носить ей пищу в комнату. Петерис рассердился.
— Чего дуришь! Как эта…
— Какая эта?
— Чего там!
Петерис махнул рукой.
Ильмар слышал почти все, что говорила Эльвира, а чего не расслышал, досказали ему Алиса и Эрнестина. Он уже больше не мог ни сидеть, ни лежать и, как зверь по клетке, весь день ходил туда и обратно, от стола до шкафа, пока вечером не сказал:
— Я уйду.
— Куда ты пойдешь?
— К партизанам.
И Ильмар рассказал, что уже все лето думал об этом, даже раньше, еще зимой некоторые одноклассники говорили, что в немецкую армию не пойдут, добудут оружие — и в лес. Один из его друзей, Вилнис, живет лишь в каких-нибудь пятнадцати километрах отсюда. У Вилниса дядя, брат матери, тоже прячется, и у него, видно, есть связи с партизанами.
— Так тебе сразу, еще весной, и надо было в партизаны эти податься, — деланно усмехнулся Петерис.
— Меня бы искали.
— А как же ты теперь прячешься?
— Теперь у немцев все прахом пошло, бумаги разбомблены, сгорели.
— Так какой же смысл? Твой друг, может быть, уже в Германии. Нынче ведь всех берут.
— Я в это не верю.
— Что ты про других знать можешь? То, что говорят мальчишки…
— Только тут я не останусь. Ни за что!
Заговорила Эрнестина:
— Не сердись, Ильмар, но, как послушаю, твои разговоры о партизанах мне кажутся ребячеством.
Ильмар покраснел.
Летом, когда он под Ригой копал траншеи, немцы по воскресеньям обычно работать не заставляли. Ильмар, как и остальные, один или за компанию с кем-нибудь ходил по крестьянским хуторам, порою забирались довольно далеко. Изголодавшихся мальчишек подкармливали, давали им с собой яблок и хлеба. Часто он с гостеприимными хозяевами вступал в разговоры. Ильмар высказывался, что лучше пуститься наутек и связаться с партизанами. В таких случаях обычно наступала неловкая тишина, но однажды какая-то языкастая тетенька сказала, что знает людей, которые могли бы в этом помочь, Ильмар пошел в указанный дом, к человеку средних лет, набрался смелости и прямо спросил, как попасть к партизанам. Тот сделал вид, что не расслышал, и так холодно, даже презрительно, посмотрел на Ильмара, что парень постарался скорей уйти. Уж потом он понял, что поступил непростительно наивно, и, вспоминая этот разговор, по сей день испытывал стыд.
— Свою тетю ты не слушай! В жизни много чего приходится терпеть да прикидываться, что не видишь и не слышишь.
— А я не могу! У меня и в самом деле такое чувство, будто я тут всем в тягость. И она права. Ведь из-за меня могут выйти неприятности. Что тогда?
— А тем, к кому ты пойдешь, ты в тягость не будешь?
— Я пойду в лес. У друга есть связи.
Эрнестина вздохнула:
— Больно много ты надумал.
Ранним утром Ильмар, сникший, сидел на краю кровати. Выходить из дому пока нельзя, ночной путник мог вызвать у немцев подозрение.
— Ты не передумал? — спросила Эрнестина.
— Нет.
— Сынок!
Алиса ничего больше сказать не могла. Взяв ведра, она ушла к скотине.
Чуть погодя вошел Петерис:
— Так думаешь все же идти?
— Да.
Петерис растерянно посмотрел на сына, откашлялся.
— Это, конечно, чуть подальше от фронта. Спокойнее будет, да и немцев поменьше. А когда красные придут, тоже на месте оставаться нельзя будет. Так или иначе в лес бежать придется… А если на дороге тебя кто-нибудь узнает?