Петерис вертел в руках шапку.
— Пришел сказать, что мог бы и…
— Что мог бы?
— Этим, бригадиром…
— Где ты раньше был?
Бригадиром вчера вечером был избран Вилис Вартинь.
Домой Петерис вернулся странный, оробевший, пристыженный.
— Давай завтракать! — резко крикнул он Алисе.
— Завтрак на столе. Ну? Отказался?
— Чего мне отказываться-то? Мне эта должность не нужна, да и вообще ничего мне не надо! — У Петериса навернулась непрошеная слеза, и, чтобы Алиса и особенно Эрнестина не заметили этого, он быстро вошел в свою комнату, сделал вид, что ищет в шкафу какие-то бумаги.
Так повелось, что раз в месяц Ильмар бывал в «Викснах». Приезжал в субботу вечером и уезжал в воскресенье после обеда. Иной раз помогал кое в чем: подковать лошадей, напилить дров, зарезать свинью, но сразу после обеда доставал из портфеля рюкзак. Алиса складывала туда два каравая хлеба, баночку масла, кусок копченого мяса, а в портфель — чистое белье, яйца, сметану. Затем начинался торг. Алиса непременно хотела дать сыну с собой бидончик молока.
— Как я понесу все это? В одной руке портфель, в другой — бидон, на спине — мешок. Да молоко все равно прокиснет.
— Съешь простоквашей.
Ильмару редко удавалось отвертеться от ненавистного жестяного бидона. На станцию Ильмара отвозили на лошади Петерис или Алиса, только изредка ему приходилось десять километров мерить пешком.
Приятнее всего были субботние вечера. Ильмар в полной мере наслаждался тихой радостью, воцарявшейся в «Викснах» с его появлением. На этот раз он узнал, что основан колхоз. И то, что отца хотели поставить бригадиром. Поскольку самого Петериса рядом не оказалось, сын, как человек молодой и образованный, едва заметно ухмыльнулся и сказал:
— Мог бы показать себя, проявить свои таланты. А то все только мамой командует.
Петерис в последнее время ходил мрачный, часто сердился, но при сыне неожиданно становился словоохотливым:
— Что же там может выйти! Какой из этого Вилиса Вартиня бригадир? Начальников спаивать — вот это да! На это он мастак. Потому, наверно, и поставили. А как землю обрабатывать, понимает не больше, чем свинья в апельсинах! Да чего там! Языком только трепать умеет.
В полночь, когда Алиса стелила сыну постель в тепло натопленной комнате, Ильмар, как-то странно взглянув на нее, сказал:
— Этим летом я в «Виксны» не приеду.
— Почему?
— Теперь, когда вы в колхозе, помогать уже не надо.
— Мог бы и так просто пожить.
— Я женюсь.
Простыня в руках Алисы так и осталась неразвернутой.
— Мы уже обо всем договорились. Съездили к ее матери, так что…
Алиса вздохнула.
— Когда вы там были?
— Две недели тому назад.
Алиса развернула простыню, Ильмару стало легче говорить. И он рассказал, что невеста студентка, учится с ним на одном курсе, что она снимает отдельную комнату у тетки, там они смогут жить и после свадьбы, что он будет работать в государственной библиотеке, а оставшиеся два курса закончит заочно или еще что-нибудь придумает.
Алисе показалось, что голос у сына звучит как-то по-чужому, принужденно, и пока не решалась спросить, почему он не взял свою девушку с собой. Ильмар достал из книжки фотокарточку.
— Это наш курс. В сентябре прошлого года.
На широкой дугообразной лестнице стоят и сидят студенты, почти одни девушки. Снимок сделан после лекции, все при портфелях — кто держит в руке, кто поставил у ног. Ильмар ткнул пальцем рядом с гладким, красивым личиком.
— Вот она!
Карточка была небольшой, лиц много, и Алиса увидела лишь темные распущенные волосы, сощуренные в улыбке глаза, а вот есть ли на щеках ямочки, различить не могла.
— Ну?
— Какие красивые портфели, — ответила Алиса и вернула карточку Ильмару.
На другое утро Ильмар был неразговорчив, после завтрака вернулся в комнату, долго перебирал и листал книги, подаренные ему в отрочестве Артуром Лангстынем и другими.
Пришла Эрнестина и позвала обедать.
— Нельзя ли с женитьбой-то подождать? Боитесь, как бы любовь не остыла?
Она редко журила внука за что-нибудь, ничего особенного не сказала и на сей раз, однако Ильмар под ее укоризненным взглядом понурил голову.
Петерис тоже узнал о решении сына. В те редкие минуты, когда Петерису приходилось говорить о чем-то интимном, он смущался, деланно улыбался или же становился хмурым и резким. На этот раз он искоса взглянул на сына, неловко ухмыльнулся и бросил: