— На Петушиную ферму. Сюда дали чересчур много, а туда — чересчур мало, — поддержал Бируту Гриезе.
— Вранье это.
— Докажите!
— И докажу.
— Кто вам поверит? Свидетели у вас есть?
— Поверят честному слову комсомолки.
Бирута швырнула ведро и крикнула Гриезе:
— Поехали! Раз за воров принимают, так нечего нам тут делать!
— Да ты греби! Очень надо каждую финтифлюшку слушать.
На другой день, когда приехала зоотехник, бледная, немного рыхлая женщина, уже успевшая пожаловаться новой доярке на свои болезни, пьяницу мужа и сварливых соседей, Ливия спросила:
— Вы вчера велели Гриезе везти жмыхи на Петушиную ферму?
Зоотехник замялась.
— Знаете… Да. Напутала в расчетах. Только не надо об этом председателю говорить. Вы с ним ведь близко знакомы и…
После этого вчерашнее происшествие показалось Ливии еще более подозрительным, и, как только выдалось свободное время, она пошла в контору и рассказала про все Риекстыню, которому доверяла.
— Ладно, разберемся, в чем там дело.
Когда зоотехник снова появилась на ферме, она отозвала Ливию в сторону и приглушенным, страдальческим голосом начала:
— Ведь я вас просила не говорить председателю! Что же получилось? Теперь и из меня воровку сделали. Они же не для меня везти хотели. Для себя, как всегда. Думаете, я не знаю этого? Третьего дня они попросили спасти их, ну, и я… Поймите же меня! Они все равно воровать будут. Разве я или кто-нибудь другой может все время стоять над ними? И председателю ничего не добиться. А если хотите знать, так они в самом деле отвезли эти три мешка на Петушиную ферму и даже о свидетелях позаботились. Очень вас прошу: о том, что говорю вам, никому ни слова, а этих людей лучше не трогайте, обходите издалека! Вы их еще не знаете.
Зоотехник расплакалась. Ливии сделалось неловко.
На следующей неделе Ливию срочно вызвали в контору. В комнате председателя сидел Донат и какой-то молодой человек со светлым, невыразительным лицом, но с очень прямым, неподвижным взглядом.
Донат велел Ливии сесть, сказал, что в связи с жалобой прибыл товарищ из района, и дал прочитать слегка мятое письмо. Почерк был корявый, но разборчивый.
«Товарищ первый секретарь партии!
Мы вынуждены сообщить вам о недостойных людях, которые хотят пробраться в колхоз. Недавно в колхоз «Коммунар» Бругского района на ферму «Упитес» принята новая доярка — некая Ливия Лангстынь. Неспособная проявить себя в честном труде, эта особа начала клеветать на других доярок и работающих на ферме людей перед председателем колхоза как на воров и расхитителей социалистической собственности. Случай был выяснен у т. Риекстыня в колхозной конторе, и люди оказались невинно оклеветанными. Но мы не стали бы такими пустяками беспокоить Вас при Вашей государственной работе. Но тут важнее другое. Кто такая эта упом. особа Ливия Лангстынь, что выдает себя за дочь бывшего председателя Гракской волости Лангстыня, который погиб геройской смертью в Красной Армии? Она на самом деле является дочерью фашистского прихвостня, предателя и шуцмана Гринфельда, а не Лангстыня, мать упом. особы прижила ее с Гринфельдом, который в то время был в Гракском имении сапожником. Мать упом. особы Женя Лангстынь аморальный человек, и следует разобраться в ее прошлом, что она делала при фашистах. Такие особы нечестно используют заслуги погибших героев и те блага, которые советская власть им дает. Их следует убрать из среды порядочных людей и в колхоз не принимать. Точно так же упом. особа Ливия Лангстынь пролезла в комсомол. Рекомендуем также поинтересоваться, почему председатель упом. колхоза т. Риекстынь без решения и ведома правления таких особ в колхоз все же принимает и обещает незаконно выделить приусадебный участок и после этого еще защищает.
Простите, что беспокоим и не называем своих фамилий, потому как хотим, чтобы за наше сообщение не пришлось невинно пострадать нам самим.
— Ну? Что скажешь?
Ливия вздохнула.
— Это ложь.
— Докажите! — тихим, чуть ли не безразличным голосом проговорил незнакомец.
— Что именно? Что я должна доказать?
— Мы желаем знать хотя бы, кто ваш отец.
— Кто? Мой отец есть мой отец и…
Ливии задали и другие вопросы, но ни на один из них она достаточно вразумительно ответить не могла. Она замолчала в полной растерянности.
Ливия из центра вернулась на ферму, но ее коровы уже были подоены и накормлены. Бирута притворилась, что ее не видит.
На вопросы Алисы о здоровье и неприятностях Ливия не отвечала, ужинать не стала, но затем вдруг зашла к Алисе в комнату и прямо спросила: