— Артур Лангстынь мой отец или нет?
Алиса вздрогнула. Она тоже когда-то слышала от Эрнестины, что у Жени было что-то с сапожником, что в этой женитьбе с Артуром что-то нечисто, так как уже через шесть месяцев после регистрации брака родилась Ливия. Может быть, Эрнестина знала больше, но, щадя Алису, умалчивала об этом. Да и сама Алиса не была уверена, Артур ли отец Ливии; подозрения эти даже поддерживали ее, когда она воспитывала маленькую Ливию: если отец не настоящий, а ребенок так любит его, то мать можно заменить и новая мать тоже будет любима. Алиса много думала над тем, обманула ли Женя Артура, женился ли он из великодушия, насколько в этом поступке Артура вина самой Алисы. Но эти свои мысли Алиса глубоко скрывала и стыдилась открыть их даже Эрнестине.
— Я…
В пристальном, почти враждебном взгляде Ливии мелькнула неуверенность.
— Ведь он признавал тебя своей дочерью. Любил тебя, воспитывал и…
Ливия выбежала из комнаты и схватила пальто.
— Куда ты пойдешь?
— Хочу все услышать от нее самой.
— Ночью!
— Все равно. Я должна немедленно выяснить это.
— Погоди! Запряжем лошадь. Я поеду с тобой.
— Не надо мне ни вас, ни вашей лошади.
— Ливия!
Алиса коснулась плеча девушки, затем обняла ее.
— Я хочу помочь тебе, детка. От всего сердца.
Они вместе запрягли лошадь и поехали в Граки. В Жениных окнах уже было темно.
— Спит.
— Я разбужу ее…
Алиса осталась в санях.
Когда, спустя полчаса, Ливия вернулась, она сквозь стиснутые зубы лишь процедила:
— Едем!
И только когда они уже доехали до низкой, раскидистой сосны, Ливия заговорила:
— Он все знал. Но почему женился на ней? Почему он так поступил! И почему вы все лгали мне? Жить больше не хочется.
Знал бы Петерис, что Алиса оставила дом без присмотра и ночью поехала вместе с Ливией в Граки, сильно встревожился бы, ибо Гите наступало время рожать.
В ту ночь Алиса ничего подозрительного не заметила, а утром увидела, что Гита беспокойна. Всю неделю Алиса ждала этой минуты, все необходимое лежало наготове, теперь же совсем растерялась. До сих пор, когда появлялись жеребята или телились коровы, Петерис всегда был дома или где-нибудь поблизости, в поле. Если случались осложнения, решающее слово было за ним. Теперь за все должна была отвечать одна она. Зная, как быстро кобылы разрешаются от бремени, Алиса все-таки сбегала в дом, позвала на помощь Ливию.
Однако ничего не произошло. Гита только становилась все беспокойнее. По глазам видно было, что она мучается, а жеребенок все не являлся на свет. Петерис наказал: не будет ладно, пускай сообщит в колхоз. Алиса послала Ливию в «Апситес» звонить фельдшеру.
Ветеринарный фельдшер Зандберг явился только через два часа. Кобыла вконец измучилась. Но и он ничем помочь не мог. Вызвали районного врача. Гита пыхтела, стонала и, ожидая помощи, затуманенными глазами смотрела то на Алису, то на ученых мужей.
— Пристрелить надо! — сказал Вилис Вартинь, забредший из любопытства.
Медицина все же не хотела сдаваться, решила использовать все доступные ей средства. После обеда приехал Петерис.
— Гиточка! Гитуленька моя! Ну чего это ты так?
Гита взглянула на Петериса и застонала почти человеческим голосом.
В тот же вечер Гиту на грузовой машине отправили в Ригу.
На третий день, когда жеребенка изъяли, кончилась Гитина жизнь.
Двое суток Петерис не спал, почти ничего не ел. С уздой в руке он вышел на улицу и ничего не видел перед собой: глаза застилали слезы. Из громкоговорителя лилась нежная, грустная мелодия. Грузинская песня про Сулико. В те дни из громкоговорителей почти беспрерывно звучала красивая, щемящая музыка.
Встречные с благоговением смотрели на плачущего человека с уздой в руке и, растроганные, уступали ему дорогу.
Часть четвертая
СЕНОКОС
Мой отец, укрытый белой простыней, лежит на массивном столе. Расторопная тетушка, услужливо взглянув на меня, снимает саван. Я потрясен не тем, что мой отец мертв, а тем, что он выглядит таким живым. Я смотрю на белые, чисто вымытые ноги, на которых не выступает ни одной жилки; на сильные, мускулистые плечи и высокую грудь с неседыми еще волосами, смотрю на бритое лицо и вижу на нем не печать вечного покоя, а лишь легкую тень послеобеденного сна. Непохоже, что он прожил тяжелую трудовую жизнь, что последние годы чувствовал себя старым и немощным, — так много неистраченной силы сохранило его тело.