Через минут двадцать мучительной для меня езды машина, резко покачиваясь, встала, и Серебряный распахнул дверцы. Чуть не через его голову с брони спрыгнул в снег солдат и с улыбкой повернулся к нам, поправляя на шее автомат.
– Не укачало? – спросил он со смешком и Серебряный сказал тому, чтобы не болтал, а начинал выгружать, пока он пойдет номер гостям подберет.
Я вышла из машины следом за ним и зябко подтянула молнию на пуховике. Екатерина с Альбертом тоже выбрались из десантного отсека и оглядели со странной гримасой гостиничный корпус. Они ничего не говорили. Но и говорить было не надо. Весь в трещинах замазанных наспех цементом, со стальными полосами пущенными поперек разломов, гостиничный корпус не вызывал доверия ни у кого. Но выбора особо не было. Не искать же ночью ночлег в другом месте. Я зашла вместе с ними внутрь, и нам на встречу сразу попался Серебряный. Протягивая ключ от номера, он пояснил:
– Люкс. Три комнаты. Переночуете с девочкой вместе. Утром ее отселят от вас. Если конечно не против.
Мельком взглянув на меня, Екатерина кивнула, но я сказала:
– У меня здесь же свой номер. Пока вроде не выселили. Так что я к себе пойду.
Серебряный пожал плечами и сказал:
– Как хочешь.
Серебряный носил с солдатами вещи, Екатерина и Альберт поднялись по лестнице и больше не спускались, портье, напуганный новыми-старыми хозяевами города, только тихо поглядывал из-за стойки. На прощание убегая, Серебряный мне сказал "ну, бывай", и вышел на улицу. Через минуту взревел двигатель БМП, а вскоре и он стих в ночи.
Я стояла в холле и ничего не понимала. Просто не понимала ничего, что происходило вокруг меня. Почему я так рассчитывала что, увидев меня, Артем, бросится мне помогать. Почему я думала, что он вообще станет слушать меня. Почему я думала, что он моя надежда? И Серебряный с его "ну, бывай", отрезвил меня настолько, что слов не хватало. Я никому не нужна. Просто никому. Я даже подруге, своей соседке, не нужна. Она оставила меня там, у мэрии, так как прекрасно все поняла. Ловить там нечего. Ей проще жить как бабочке, ни о чем не думая и ни на что не надеясь. Заклеила парня на ночь-две и хорошо. Продлились отношения с неделю – тоже неплохо. Есть постоянная работа помимо легкомысленных отношений вообще отлично. В дружбу или более длительные отношение в наше страшное и странное время она не верила и давно. И правильно делала. У нее не было бы того горя, в котором я находилась с известия об уничтожении колонны, в которой шел Стас.
Я подошла к портье и показала карточку гостиницы. Тот выдал мне ключ и, глядя на мое печальное лицо, сказал негромко:
– Завтра вечером всех у кого нет предписания от новой администрации, будут выселять.
Я сосредоточилась на его словах и спросила:
– А куда?
Тот пожал плечами и ничего не сказал. Он и сам не знал. Я поднялась к себе в номер и заперевшись там, к своему удивлению довольно трезво оценила свою незавидную ситуацию. Впору было реветь ревом, но отчего-то слезы не текли, и даже кома у горла не было. Просто странная апатия напала. Или даже не апатия, а оцепенение. Я сидела на кровати и даже не представляла, за что браться завтра. Ничего путного кроме похода на работу не приходило в голову. Да еще голод снова дал о себе знать дико томящимся желудком. Как уснуть, когда так давит в желудке, я не понимала.
Но я уснула. Уснула и даже вовремя без чьей либо помощи проснулась. Привычно подумала о Стасе и так же привычно расстроилась, вспомнив, что он погиб. Привычно утешила себя, что не все потеряно, и он может, выжил. И привычно горько улыбнулась своей глупой маленькой надеждой.
Вместо обычной работы всех, кто изволил явиться с утра в мэрию, собрали в актовом зале и перед нами вышел глядящий, что теперь временно исполнял обязанности мэра города. Он нас заверил, что никого увольнять не станет, до выборов, а уже выбранный мэр города, может делать все, что ему вздумается. Так что мы все должны приступать к своим обязанностям. Я только обрадовалась, как сразу была озвучена поправка, нет, не все. Отдел по трудоустройству, как не нужный мэрии будет расформирован. Мы должны самостоятельно предложить свои услуги районным управам. Или обратится лично в комендатуру, и пройти курс обучения, по новой методике работы с населением. Ну, правильно. Беда не приходит одна. Как и предполагалось, я просто потеряла работу. И далеко уже не первый раз в жизни я снова словно замерла впав в ступор, просто не зная, что делать или за что браться. Начать ходить по районным управам клянчить, чтобы меня приняли? Бред. Пойти в комендатуру? Придти и сказать: здрасте я хочу работать, научите меня, пожалуйста? Звучит так же бедово и непонятно, как и первый вариант.
И Александра Сергеевна не пришла на это собрание. Мне даже посоветоваться было не с кем. Остальные женщины из нашего отдела тоже были бледны и даже не знали с чего начать поиск новой работы.
Даже когда всем велели расходиться, я оставалась сидеть, не смотря на тепло, кутаясь в свой пуховик. Ко мне подошел один из молодых офицеров глядящих и спросил:
– А ты что сидишь?
Я подняла на него глаза и не сразу, но ответила. Ответила честно и искренне:
– Мне идти некуда.
– Как это? – Спросил он.
Я пожала плечами и вдруг призналась, не ожидая даже от самой себя:
– Из гостиницы меня вечером выпрут, если не получу новое предписание на вселение. Работы меня лишили. Моего друга убили, ваши… Мои друзья среди ваших, меня видеть не хотят… Мне просто некуда идти. Так уж получилось.
Не знаю, насколько он понял мою сбивчивую речь, но смотрел он на меня как-то странно. Толи сочувственно, толи опасливо. Я не поняла тогда этот взгляд, я даже не задумалась над тем, почему этот симпатичный парень изволил подойти ко мне. Сидела бы и сидела дальше. А вот нет…
– А ну не вешать нос. – Сказал офицер. – Что типа, жизнь кончилась? Сколько тебе лет, чтобы так говорить устало? Поднимайся, пошли со мной. Я что-нибудь придумаю.
Он сказал это немного жестоко и надменно, но у меня и выбора-то не было. Я встала и пошла с ним. Мы вместе поднялись на третий этаж, и он велел мне сидеть в коридоре и ждать его. А сам зашел в кабинет, который раньше занимал помощник мэра по социальным вопросам. Его не было минут пять всего, и когда он вышел, то просто поманил меня. Я поднялась и вошла в кабинет. Там сидела незнакомая мне женщина в темном платье с накинутой поверх курткой глядящего. Поглядев на погоны, я не могла понять это она майор или это просто ей дали, чтобы не мерзла.
– Фамилия, имя? – Бесстрастно спросила женщина у меня.
– Саша Гортуш. – Сказала я тихо. Женщина попросила повторить и не говорить таким умирающим тоном. Я повторила. Она написала что-то на листке и сказала, протягивая его мне:
– Пока на месяц. Отдашь в гостинице портье. – Обращаясь к офицеру, женщина спросила: – Могу я еще чем-то помочь?
– Работа нужна девочке. – Сказал он, кивая в благодарность за предписание.
– Пусть с завтрашнего дня в управу свою идет. По месту жительства. Точнее ближайшую к гостинице. – Видя, как укоризненно на нее смотри мужчина, женщина вздохнула и сказала: – Петр, я не занимаюсь гражданским персоналом. Если она хочет стать глядящей отлично. На здоровье. Вот пусть берет бланк, заполняет, подписывает и бежит в учебный взвод подрывников. А гражданскими, должны заниматься гражданские.
– Дай ей направление в комендатуру на первый этаж. – Попросил, как я уже знала, Петр. – Там может, пристроят. Она здесь в трудоустройстве работала. Теперь сама без работы.