Она посмотрела на Холмова и удивилась отсутствующему выражению его лица, затем разобрала глупый, как ей показалось, и довольно бессвязный шепот:
— Жареная рыба. Ну, конечно же, речь шла именно о жареной рыбе! Господи, какой же я слепец! Жареная рыба чрезвычайно благоприятно влияет на нервную систему! — Холмов вдруг залился тихим смехом. — Это все объясняет. Или почти все. Но с убийством Дворского по-прежнему ничего не ясно. Хотя кое-что наклюнулось. Определенно. Просто нужно сесть и подумать. Хорошенько подумать…
Глава XII
Исчезновение Полякова
Когда погас свет, Холмов даже не обратил на это внимания. Погруженный в себя, он сидел возле открытого окна, не выпуская изо рта давно потухшую сигарету. Стоявшая перед ним пепельница была доверху наполнена окурками. Шел третий час ночи. Воздух был наполнен пряным ароматом трав, как это бывает перед грозой. Где-то вдали уже гремел гром, сверкали молнии. Поднялся сильный ветер.
«Все как в день нашего приезда сюда», — внезапно подумал Холмов и услышал, что его окликнула проснувшаяся Женя.
— Александр! — ее голос дрожал от испуга. — Что случилось? Почему погас свет?
— Ничего страшного, — Холмов встал и подошел к кровати. — Собирается гроза. Пора бы уже и привыкнуть. Мы попали сюда в сезон гроз! Ну а свет, думаю, скоро дадут. Спи.
— Я не могу. Посиди возле меня, пожалуйста.
— Хорошо, — он присел на край кровати и поцеловал Женю. — Все хорошо.
Они помолчали.
— Тебе не о чем со мной говорить? — спросила Женя.
— Нет, отчего же, — несколько раздраженно ответил Холмов. Обернувшись, он заметил, как медленно опустилась только что вздымавшаяся от ветра штора, встал и закрыл окно.
Комнату осветила молния.
Прильнув к стеклу, Холмов смотрел наружу.
— И все-таки какое здесь красивое место! Если бы не эта трагедия…
Женя приподнялась. Глаза ее лихорадочно блестели.
— Эта гроза приближается как зловещее предзнаменование. Ты не находишь? Жуть какая-то! — Она тяжело вздохнула.
Холмов снова подошел к постели.
— Ты становишься мнительной, дружок. Через день-другой мы, пожалуй, уедем отсюда.
— Ты не обманываешь? — В ее голосе прозвучала надежда.
— Даю слово.
— А как же преступление?
— Оно будет раскрыто.
— Откуда такая уверенность? — Женя откинулась на подушку. — Ты веришь в спокойствие этого дома? Оно обманчиво. Я знаю. Дом что-то замышляет.
— Что-то замышлять могут только люди, — возразил Холмов. — Я хочу, чтобы ты наконец поняла это и больше не боялась.
— Я не боюсь.
— Вот и прекрасно. Тогда повернись на другой бок и постарайся уснуть.
— Нет. Поговори со мной еще немного.
— О чем?
— Не знаю. О чем хочешь. Может быть, о Каролине? Она тебе нравится?
— Мне жаль ее. Девочка пока ничего не знает.
В полной темноте Женя горько улыбнулась.
— Жалеть нужно тех, кто знает.
Холмов покачал головой.
— Не в этом случае.
— Почему? Я не понимаю тебя. Каролина уже не ребенок. И у нее есть мать… Но что это? — Женя села на постели и к чему-то прислушалась.
— Просто пошел дождь, — пояснил Холмов.
— Нет-нет. Кажется, в коридоре хлопнула дверь.
— Вероятно, кто-то решил разобраться, почему погас свет.
— Но почему тогда не слышно шагов? — Женя откинула одеяло и, отыскав руку Холмова, сжала ее в своих ладонях. — Александр! Ведь дверь хлопнула в комнате Полякова, не так ли? — Она пыталась, но никак не могла унять дрожь. — Ответь же мне! — Голос ее звучал почти истерично. — В комнате этого… этого художника?
На старый дом обрушился ливень, сопровождаемый завываниями ветра.
При свете молнии Холмов увидел лицо Жени: без единой кровинки, с застывшим обезумевшим взглядом.
— Ребенок мой, что с тобой? — растерянно пробормотал он и привлек ее к себе. — Что тебя напугало?
Она не ответила.
Холмов нежно погладил ее по спине.
— Успокойся. Рядом со мной тебе ничто не грозит.
— Я знаю… Скажи, почему он нарисовал эту ужасную картину?
— Кто? Поляков?
— Да. Ведь обычный человек просто не смог бы создать… такое.
— Ну, Поляков, безусловно, талантлив.
Женя резко и решительно отстранилась.
— Я не об этом. Ты не хочешь понять меня!
— Но я пытаюсь, — сказал Холмов, и в тот же миг сам услышал какой-то неясный шум в глубине дома. Что это было? Похоже на звук разбившегося стекла.