— Давай поторопимся, — попросил Гордон сестру и ускорил шаг.
Выйдя на улицу, они оказались на широкой извилистой тропе, ведущей в Белый Омут. По правую сторону от них край дороги обрывался вниз, открывая вид на Хайрим, который изредка виднелся проплывающими внизу облаками. От созерцания этого завораживающего зрелища его отвлекло невнятное бормотание слева от него.
— Не смотреть, не смотреть, не смотреть… — шептала себе под нос Эли, не сводя глаз с носков своих сапожек.
Гордон вспомнил, что Эли ужасно боится открытой высоты. Будь здесь хоть какое-то ограждение, она бы вела себя гораздо спокойнее. Мальчик подумал, что было бы неплохо скинуть вниз Роджера Бредсона, мимо которого они как раз проходили, и выдать всё за несчастный случай. И одним самовлюблённым болваном в школе станет меньше, и ограждения на тропе установят, во избежание новых случаев «непреднамеренного сваливания». Двух зайцев одним выстрелом. С Бредсоном Гордон не поладил уже в конце учебного года, когда тот заявил, будто они проиграли гонку по вине Гордона.
Наконец, когда они свернули за очередной поворот и вышли из-за скалы, Белый Омут предстал перед ними во всём своём блистающем великолепии. При виде мраморных стен, взмывающих ввысь, у Гордона всё так и сжалось внутри от восторга. Не каждый день видишь нечто столь же монументальное и прекрасное. За корпусом банкетного зала, на самом высоком пике, виднелась косая башня — корпус факультета иллюминатов. Над главным входом в школу по-прежнему нёс вахту Квинт Купер, увековеченный в витражном стекле как седовласый старец, сжимающий в руке Куб Знаний. Ниже была надпись: «Квинт Купер, первый из людей». А ещё ниже годы жизни: «1 января 0001 года — 23 января 0191 года».
Пройдя через массивные ворота, они оказались в вестибюле, где Николас Фултон, сообщал первокурсникам о том, что они должны проследовать в банкетный зал. Самое смешное было в том, что у вестибюля было только два выхода: один вёл в банкетный зал, другой обратно на улицу. Более глупого занятия, чем сообщать первокурсникам очевидные вещи, трудно было придумать. Нет, ну представить только, идёт себе первокурсник, заходит в вестибюль и думает: «Ой! Я, наверное, не туда попал!». И на перерез общему потоку идёт обратно на улицу. Покачав головой, Гордон прошёл мимо Фултона и вышел в банкетный зал, где уже собралась большая часть учеников.
— Я поужинаю в башне, — сказал Гордон сестре, перехватывая у неё коробки прямо в воздухе. — Нужно оттащить всё это наверх.
— Хорошо, я приду чуть позже, идёт? — отозвалась Эли, и пошла вглубь зала.
Гордон же, лавируя между многочисленными столиками с едой и учениками, сбившимися в кучки, направился в сторону галерейного коридора, ведущего к корпусу иллюминатов. Сейчас ему хотелось лишь одного: подняться на самый верх Косой башни и распаковать, наконец, свою лабораторию.
Когда бесчисленные ступени винтовой лестницы остались позади, а дверь закрыта, Гордон сгрузил весь свой немалый багаж возле рабочего стола кабинета, и поспешно закрутил колёсико на часах. Боль в руке постепенно отпускала. Едва переведя дух, он накинулся на коробки, словно голодный на еду. Упаковочная бумага, картон и герметик летели во все стороны до тех пор, пока перед мальчиком не оказалась груда составных деталей, из которых ему предстояло собрать лабораторию. Присмотрев подходящее место, Гордон решил расположить её там, где сейчас находились пустые полки для книг. Всё равно без дела стоят. Но для начала их нужно отодвинуть.
Машинальным жестом вскинув руки, Гордон охнул и рухнул на колени. В глазах его потемнело, на языке стоял отчётливый привкус крови. Полки рухнули на мраморный пол, подняв невообразимый грохот. Мальчик совсем забыл про то, что не располагает достаточными запасами аумы для подъёма увесистых предметов, когда заслонка в часах открыта. Ему понадобилась всего одна секунда, чтобы перебороть возникшее желание закрыть заслонку и, поднакопив аумы, перетащить полки с помощью левитационного плетения. Интуиция подсказывала, что злоупотреблять этой возможностью слишком часто не стоит.