Мы живем всего лишь миг
Что длится наш прыжок
Прежде жизнь лишь крик
Что исчезнет в этот миг
Эдвард постепенно успокаивался, и мелодия шла уже сама, вырываясь из воспоминаний вместе с целым рядом образов, цеплявшихся за эту песню, казавшихся давно забытыми и заброшенными. Пальцы осторожно перебирали струны, но Эдвард больше не боялся ошибиться, слова ему казались гораздо важнее, чем тоскливая мелодия, издаваемая инструментом.
Всего лишь солдат в вечной войне
Всего лишь душа в проклятом огне
Мы не ставили выбор такой судьбе
Мы выбирали лишь как умирать
Кажется, песня зацепила и его слушателей, утративших свой первоначальный бодрый настрой. С лица Мику пропала ее милая улыбка, а глаза уставились куда-то вдаль, сквозь Эдварда и стены музыкального клуба. А Ульянка села ровно, по привычке разглядывая двигающиеся пальцы, словно стараясь запомнить последовательность движений.
Мы солдаты армии небесного огня
Мы были рождены воевать
И наши души острее клинка
Ведь мы десант боевого корабля
Всего лишь солдат в вечной войне
Всего лишь душа в проклятом огне
Мы не умеем прощать и страдать
Мы умеем и будем лишь убивать…
Очень странно и не к месту звучала эта песня в этом месте, под ярким голубым небом и на свете солнца, чьи лучи падали сквозь широкие окна музыкального клуба, словно вырванная из контекста, дикая и чужая. Ей не место здесь, в этом чудном мире, где девушки в легкой форме и коротких юбках приветливо машут незнакомцу, стоящему у ворот, где можно просто так выйти за периметр лагеря без опасения, что сейчас забьется фильтр респиратора и начнешь медленно задыхаться. Ее место в закопченных десантных отсеках боевых кораблей в черных небесах, под аккомпанемент артиллерийской канонады…
Горло напряглось, с трудом пропуская слова, и Эдвард понял, что не хочет продолжать эту песню, что напоминает о том мире, из которого он пришел. Абордажные группы боевых кораблей всегда считались самыми жестокими и опытными бойцами, привыкшими к кровавым рукопашным схваткам в узких корабельных переходах, где никто не просит пощады, и никто ее не дарит врагу, а каждый момент может стать последним. И тот скупой фольклор, что от них остается, обычно посвящен таким вот моментам спокойствия, когда они готовятся к очередной схватке, либо когда провожают павших товарищей в последний путь. В этих словах нет ничего, к чему привыкли эти девочки, лишь пустота, что остается в человеке, когда в нем умирает жалость и надежда на будущее.
- Такие вот песни поются там, откуда я родом, – прервавшись, Эдвард хлопнул по деревянному корпусу гитары. Конкретно у него настроение испортилось, та легкая и добрая атмосфера, что только несколько закрепилась в его сознании при знакомстве с этим лагерем, разлетелась на мелкие осколки, снова коснувшись старого мира, того, откуда он сюда прибыл и куда должен вернуться.
- Тяжелая песня, – кивнула Мику, – И очень-очень грустная. Я такие не очень люблю, музыка должна дарить радость, а не напоминать людям о плохом. Наверное, вам бывает очень-очень тяжело, раз вы поете такие песни, – она снова заулыбалась, болтая ножками в нескольких сантиметрах над полом, – А веселых песен ты никаких не помнишь? Чтобы не такие грустные, как эта? У вас же должны быть хорошие песни! Так не бывает, что у людей не бывает хороших песен. Они обязательно должны быть! Песни ведь отражают нас самих, мне мама всегда так говорила. Наверное, потому я всегда пою, когда мне хорошо. Ведь это так здорово! Сыграй что-нибудь хорошее! – она снова тряхнула головой, поправляя свои длинные косы, а сидевшая рядом Ульянка только кивнула, о чем-то задумавшаяся, но ничего еще вслух не сказавшая.
- Веселые песни? – усмехнулся Эдвард и еще раз провел рукой по струнам, – Это ты точно не по адресу. Хотя… давай до следующего раза отложим, – он отставил гитару в сторону, и после секундного раздумья, оглядываясь по сторонам, добавил, – Запиши меня в клуб, пожалуйста, – даже позволил себе улыбнуться, глядя на ту говорливую девочку со странными волосами. Из всех перечисленных в списке мест, музыкальный клуб казался одним из тех немногих мест, куда он еще раз пожелал бы заглянуть, если только Мику больше не будет терзать его просьбами исполнить что-то из старого репертуара. Хотя сама она, кажется, знает огромное количество песен, как вроде упоминала в разговоре, если с ней пообщаться подольше, быть может, действительно научит чему-нибудь стоящему. Это тоже знание, и так просто отказываться не стоит, тем более, она очень милая девушка, производящее не менее приятное впечатление, чем и другие встреченные им персонажи. Он выдавил из себя улыбку и добавил, – Тогда будет повод еще раз сюда зайти. Ты же не будешь против?
- Нисколечки! – обрадовалась Мику, и, спрыгнув с рояля, дошла до стоявшего рядом шкафа с нотными тетрадями, книжками по музыке и биографиями знаменитых композиторов, вытащив оттуда тетрадь в твердом переплете, сразу открыв ее на первой странице, – Вот здесь только распишись, и можешь считать себя в музыкальном клубе! – Сунув ему в руку ручку, отошла в сторонку, открывая перед ним почти чистый тетрадный лист всего лишь с одной записью самой Мику. Эдвард написал свое первое и родовое имена на следующей строчке, следом поставив размашистую роспись. Мику выглядела при этом такой счастливой, словно только что вытащила призовой лотерейный билет.
- Скажи только, к тебе Алиса сегодня не заходила? – отложив ручку в сторону, спросил Эдвард, оглянувшись на странные звуки явно нечеловеческого происхождения, но вместо этого обнаружив Ульяну, уже забравшуюся на его место и теперь насиловавшую гитару, издававшую какие угодно звуки, но только не музыкальные. Мику рассмеялась, снова прикрыв лицо ладошкой, и сам Эдвард в ответ тоже не смог сдержаться от улыбки.
- А должна была? – удивилась Мику, возвращаясь к заданному вопросу. – Она мне гитару приносила, чтобы я ее поправила, там струны перетянуть надо было. Она у нее хорошая, хоть и не новая, я все переделала, ждала только, когда заберет ее. А, ну да! Должна была зайти, гитару забрать! Только еще сегодня не приходила! И еще усилитель просила. Наверное, к гитаре подключить. Без усилителя ведь ее почти не будет слышно, тут есть такой, но он старый. Хотя должен быть еще рабочий. Здоровый такой и очень тяжелый. Я его поднять даже не могу. А ты поднимешь, ты же мальчик, значит, сильнее… – из вновь обрушившегося на него потока информации Эдвард успел вычленить только то, что Алиса действительно должна сюда зайти, но когда точно, неизвестно.
- Мику, я только за гитарой, – дверь без стука отворилась, и внутрь зашла, словно специально поджидавшая этот момент, Алиса, явно не ожидавшая, что здесь будет кто-то еще, и замерла, удивленная, обнаружив здесь Эдварда с обходным листом, к тому же еще и о чем-то разговаривавшем с японкой. Вроде как снова появившееся на ее лице довольное жизнью выражение лица моментально исчезло, и девушка вцепилась суровым взглядом в Эдварда, – А ты что здесь делаешь?
- Обходной лист, – показал ей в ответ бумажку, – заодно и тебя ищу. Данные обещания надо выполнять все же, а ты убежала слишком быстро.
- Алиска! – Ульянка оставила гитару и подскочила к своей подружке, – Эд тоже играть умеет, сейчас нам песню сыграл… – только на нее девушка обратила внимания гораздо меньше, чем на Эдварда, медленно краснея, то ли от смущения, то ли от злости и желания сейчас снова влезть с ним в драку. Мику чуть отступила в сторону, быстрее Ульяны сообразив, что сейчас являются свидетелями сцены, способной разразится самым невероятным образом, от Алисы с ее славой первого бунтаря в лагере, такое вполне ожидаемо, и потому сама не желая влезать в этот разговор.