– А тот третий Игорь, что полицейского дезавуировал, на стрёме стоял… Картина ясная…
– Всё выстрелило в белый свет, как в копеечку…
– Возьмите меня за руку покрепче, Катя, и ничего не бойтесь. – Пётр подумал поначалу, что ему требуется какое-то подкрепление. Но он не хотел Кате показаться неуверенным, суетящимся провожатым, нуждающимся в посторонней помощи. «Игорь по-соседски в драку не сунется. Будет стоять на атасе и отсекать случайных прохожих. А те амбалы? Их можно только силой от нового преступления отвадить… А силу и уверенность только изнутри можно почерпнуть… И не трусить, а назло всему и всем просиять чистым лучезарным светом спасения… Даже искусство не спасает, но спасет Господь и дух святой, возможно…»
На выходе его окрикнули:
– Эй, жокей, девочкой не поделишься?
Он не оглянулся, только крепче сжал ей руку и прошептал свистящим прерывистым шёпотом:
– Не бежим… Ничего не боимся… Но поспешаем нормальным ускоренным шагом… Всё будет хорошо…
– Я тебе верю, Пётр… Не сердись на меня…
– За что сердиться я должен?
– За то, что отказалась настучать на бандитов…
– Не бери в голову, – сказал он весело и подумал почему-то с уверенностью: «Ещё успеешь с ними посчитаться с моей помощью».
Она неожиданно на ходу поцеловала его в щёку и весело предложила:
– Давай перейдём на ты, как будто мы с тобой на брудершафт выпили вина – не возражаешь, Пётр?
– Не возражаю, Катюша. Твой посыл брудершафта принят на ура.
Пётр слышал сзади шаги преследователей, но нарочно не оглядывался, чтобы не сбиться с хорошего темпа. Он вдруг осознал, что даже не спросил Катю, где её дом, куда надобно проводить её? Он шел с ней, крепко сжав ей тёплую девичью ладонь, прямо к своему собственному дому…. «Зачем? Ты что хочешь привести её к себе домой? И уложить в койку? Она тебе понравилась? Конечно! Не то слово, ужасно нравится, как никогда и никакая другая… И прошлая невеста не в счёт… Катя просила защиты, и получит защиту…»
Пётр во время быстрого хода в ночной темноте, как всегда в предчувствии неизбежной схватки, раскалялся, чтобы взорваться в праведном гневе. Но ведь надо же быть форменным идиотом, чтобы драться с двумя, а то и тремя бойцами атлетами. И чем всё это закончится? Его изобьют, и на глазах его, покалеченного, изуродованного изнасилуют во тьме Катю – втроём хором! – и он будет стонать от бессилия и жалости к ней, к себе…
Значит, надо выйти, выбежать хотя бы на свет… А тут даже на фонарях кто-то сэкономил, не горит ни один… Вон, только в конце пустынной улице горит один фонарь… Они вдвоём почти подбежали к фонарю… и обернулись лицом к преследователям… Двое с мерзкими ухмылками, чуть ли не пуская похотливые слюни, вразвалку подходили к ним, разомкнувшим руки, молчащим и сосредоточенным на своих думах…
Пётр отодвинул девушку за железный жезл фонаря, словно поместил её в тень от жезла, а сам спокойно отделился от Кати и фонаря сделал короткий шаг, навстречу преследователям, ещё полшага с раскрытыми для объятий руками… Потом взмах руками, словно крыльями в состоянии невероятного психического напряжения, внутренней экзальтации, мысленного экстаза на грани транса… самого транса без ограничений и границ… И он взлетел над остолбеневшими преследователями с отвалившимися челюстями…
Он абсолютно не чувствовал притяжения земли… Сила поля гравитации исчезла… Он спорил и с тьмой, и с гравитацией в состоянии глубинного просветления, озарения невероятной свободой и собственного всесилия над пространством и временем …
Но земной человек грешен в своих потаённых мыслях и желаниях… Чувствуя, что он этим удивительным феноменом просветления, выигранным спором у гравитации способен не только спасать, но и ещё наказывать, захотелось передвинуться к двум преследователем и врезать им сверху кроссовкой по затылку или по мерзкой похотливой харе… Но он чувствовал, это уже перебор…
Неужели ему хотелось повергнуть бандитов в нокаут ударом ногой по затылку? Или услышать лязг выбитых зубов по асфальту? Ведь так можно и потерять летучесть, способность взмывать в психическом экстазе и мысленном трансе в воздух и передвигаться, совсем не чувствуя никакого поля гравитации, притяжения к земле… Но ведь что-то надо было сделать…