В комнате стоял холод, походная кровать была неудобной. Отвернувшись к стене, Юбер дрожал под тонким одеялом. В замке повернулся ключ, дверь открылась, и зажегся свет. Скирвин вошел и захлопнул дверь ногой.
– Надеюсь, я разбудил тебя не слишком рано?
В его голосе была ирония и враждебность. Юбер, не оборачиваясь, холодно ответил:
– Я спокойно отношусь к клопам.
Скирвин ничего не сказал. Он принялся расхаживать по комнате. Юбер слышал, как он остановился, чиркнул спичкой, кашлянул и возобновил прерванную ходьбу.
– Ты напрасно так это воспринимаешь, дружище, – сказал он наконец. – Совершенно напрасно.
Новая пауза. Юбер перевернулся на спину. Скирвин остановился у окна, закрытого масляной бумагой. У него были широкие плечи, комбинезон затянут в поясе.
– Если кто и может тебе помочь, дружище, то один я и никто другой...
– Ударами кулака в морду, – иронично прокомментировал Юбер.
Скирвин медленно повернулся на каблуках. Его лицо фавна было ярко-красным.
– Ты напрасно так это воспринимаешь. Это было необходимо. Дураки очень легко выводят меня из себя, а я поначалу принял тебя за дурака...
Юбер ангельски улыбнулся:
– А теперь?
– Изменил мнение.
Улыбка Юбера стала шире.
– Скажи, дружище, сколько ты получил за свое обращение в их веру?
Скирвин не рассердился.
– Тебя это интересует?
– Может быть.
Скирвин тихо рассмеялся, и его лицо покрылось мелкими морщинками.
– Ты будешь разочарован, дружище. Я сделал это по убеждению. Исключительно по убеждению. Ты мне не веришь?
Юбер сладким голосом отозвался:
– А почему мне тебе не верить? Все точки зрения имеют право на существование, верно?
– Так говорят... Сигарету хочешь?
– Спасибо, я не курю.
– Счастливчик.
Он подошел к походной кровати. Юбер поднялся на локте и посмотрел ему в глаза. Скирвин улыбнулся.
– По моей фамилии ты должен был догадаться о моем русском происхождении. Мои дед и бабка... В общем, я вернулся на родину предков. Все просто...
– Все просто. И что мне дает эта история?
Скирвин посерьезнел.
– Я пользуюсь здесь доверием и могу уладить твое дело, если захочу. Это уже наполовину сделано. Они знают, что над Канко, примерно в то время, что ты указал, был сбит самолет шестой воздушной армии США, а его пилота не нашли... Если хочешь, я могу убедить их отказаться от дальнейших проверок, малыш.
– Ты слишком любезен, великан. Я, знаешь ли, не боюсь расследования. Я сказал правду.
Скирвин улыбнулся.
– Не сомневаюсь. Ошибка обошлась бы мне слишком дорого.
– Зачем ты это для меня делаешь? – подозрительно спросил Юбер. – Я не понимаю.
Скирвин пожал широкими плечами, и в его полузакрытых глазах появилось циничное выражение.
– Эгоизм. Все эгоизм. Представь себе, мне нужен кто-нибудь, с кем я могу время от времени поболтать на американском. Это ты можешь понять?
– Может быть. Но это опасная слабость. Мне кажется, они называют ее космополитизм.
Скирвин презрительно скривился.
– Еще одна жертва пропаганды.
Юбер улыбнулся.
– Мы все жертвы пропаганды, в том числе и ты, парень.
Скирвин, казалось, вдруг занервничал.
– Или ты соглашаешься, или я оставлю тебя тонуть в дерьме.
– Не будь так вульгарен, парень. Я согласен, что еще я могу сделать?
Скирвин вздрогнул, сунул в зубы новую сигарету и прикурил ее.
– Хочешь?
– Я уже сказал, что не курю.
– Я думал, ты дуешься.
Он пошел к двери.
– Я ухожу. Спокойной ночи. И не порти себе Нервы, дружище.
– Я тебе не дружище.
– Хочешь меня обидеть? Не выйдет. Я сегодня добрый.
Он ушел, и Юбер услышал, как за ним закрылась дверь. Свет остался включенным. Юбер встал, выключил его и наощупь вернулся к своей неудобной постели. Ему сейчас было не так холодно, и он знал, что заснуть снова будет трудно.
Скирвин был крупной и трудноразрешимой проблемой. Сначала он вел себя как враг и подлец. Вместо того чтобы дать чекистам избить Юбера, он сам занялся этим, и бил крепко. И вдруг он превратился почти в друга во всяком случае, предлагал свою помощь.
Ловушка? Вполне возможно. Юбер по своему опыту знал, что субъекты типа Скирвина опасны и ядовиты, как змеи.
Он вдруг без причин подумал о Манновой. Где она сейчас? В Ногликах, в своем доме на берегу моря? Наверняка, комиссар Владимир видит ее каждый день и называет "сердце мое". И каждый день просит ее выйти за него замуж. Его горло сжалось от сожаления.
Он почувствовал, что засыпает.
Когда за ним пришли, уже рассвело. День был грязным, желтым от того, что проходил через масляную бумагу на окне; день со старой почтовой открытки. Он молча встал, продрогший до костей и разбитый, страдая от легкой головной боли, сжимавшей ему виски.
Когда его вели пустым коридором, охранник шел впереди. Юбер решил, что это хороший признак: его не считают опасным. А вот и кабинет, где его допрашивали накануне.
Тот самый военный с робким видом сидел за столом, скрестив большие красные руки на пустой папке. Скирвин тоже был там. Стоя в углу, прислонившись плечами к стене рядом с урчащей печкой на мазуте, он чистил ногти и даже не поднял голову, чтобы посмотреть на входящего Юбера.
– Я замерз, – сказал тот. – У вас нет чего-нибудь горячего?
Военный встал, открыл ящик картотеки, достал бутылку водки и подал ее Юберу.
– Пейте прямо из горлышка. Водка убивает микробы.
Юбер предпочел бы чашку горячего кофе, однако сделал несколько глотков, зажмурив глаза, и стиснул зубы, пока огонь разливался по его желудку, а потом расходился по жилам.
– Бррр! – замотал он головой, чувствуя тошноту.
Чекист взял бутылку, угостился, потом протянул ее Скирвину, который перестал чистить ногти и щедро смочил горло.
– Сегодня утром нашли того, кто выдал вам путевой листок сюда, – сообщил военный. – Произошла ошибка, но вы не при чем.
– Уф! – просто сказал Юбер.
И быстро добавил:
– Я могу вернуться на работу?
– Не так быстро. Скирвин заявил, что ему нужен здесь помощник, и, кажется, он готов взять вас под личную ответственность...
Юбер подумал, что, будь он на месте Скирвина, ему бы не понравилось то, как чекист сказал: "под личную ответственность". Но Скирвин остался невозмутимым и продолжал чистить ногти.
– Полковник Витинов, начальник базы, согласен при условии соблюдения некоторых мер безопасности. Одна из них состоит в том, что каждую ночь вас будут запирать в помещении гауптвахты...
Он тонко улыбнулся:
– Там поставят печку. Мы не дикари.
И обратился к Скирвину:
– Можете его забирать, капитан. Приведете вечером...
Юбер забеспокоился:
– Вы уладите вопрос с Погоби? Я не хочу, чтобы вся милиция бросилась меня искать...
– Не волнуйтесь, мистер Стив Николс.
Юбер сказал, что его имя Стив Николе. Он выбрал его не случайно. Говард назвал его, когда рассказал историю летчика, сбитого над Канко.
Выйдя за дверь и закрыв ее, Скирвин взял Юбера за плечо и посоветовал:
– Скажи мне спасибо, дружище. Здесь ты будешь, как сыр в масле.
– Я тебя ни о чем не просил и ничего тебе не должен, – холодно отозвался Юбер.
Скирвин скривился, от чего стал по-настоящему уродливым.
– Ты зря так ко мне относишься, дружище.
Они пошли, и Юбер на ходу бросил:
– Ты только не разрыдайся. Терпеть не могу слезы.
Скирвин снова остановился.
– Да чего ты злишься? Мы могли бы стать друзьями.
Юбер посмотрел ему в глаза и осторожно провел рукой по своему лицу.
– Ты ударил меня, когда я не мог дать тебе сдачи. Ты не имел права это делать.
Зауженное книзу лицо Скирвина просветлело.