Глава 16
Под дождями и ветрами, двуколка с трудом за три с лишним недели добралась до Сурата. Сафрон упросил Хетчера позволить ему с женой пожить на территории фактории, опасаясь новых выступлений против Панарады.
— Я должен посетить своих друзей, — сказал Сафрон уже на следующий день. — Они должны помочь мне с деньгами, а я потом им отдам. Они и так много для меня делали, но и сейчас, думаю, они не откажут своему другу.
Она грустно, умоляюще смотрела на своего сахиба, возразить не посмела. Сафрон с тоскливым чувством вины и неуверенности, отправился верхом на фактории своих друзей.
Аким встретил друга радостными восклицаниями и тут же заговорил на родном языке, заметив с тоской:
— Боже, Сафронушка! Я так давно не говорю по-своему, что уже, наверное, и что-то не так произношу! Как я рад тебя видеть! А знаешь новость?
Сафрон вопросительно смотрел на друга.
— Хорошая или дурная новость, мой Акимушка?
— Дурная, дурная, Сафрон, — посерьёзнел Аким. — Гераську выгнали с фактории. Заворовался так, что уже терпежу ни у кого не стало. Теперь он уже три месяца, как пропал, и я беспокоюсь за него, дурака. Вот жадность у кого была!
— Да, — согласился Сафрон. — Он только о деньгах и говорил с удовольствием. Да точно, жадность его и сгубила, дурака. Я ему ещё тогда говорил, чтоб он поубавил её, да видно не впрок получилось. Где же он может быть?
— Вроде бы в Сурате его видели месяца три назад. Может, на судне ушёл?
— Я сейчас сам в Сурате, вернее на фактории живу. С женой.
Сафрон смутился немного, понимая, что жена его не настоящая. Однако, Аким не стал расспрашивать, заметив смущение друга. Лишь спросил с сочувствием:
— Тебе нужны деньги, друг? Я тебе дам. Сам подворовываю, но скромно, не в пример Гераськи и даже Данилки, но что-то уже накопил. Так что можешь рассчитывать на моё участие. Друзья ведь, и не просто, а ещё и почти родные…
Аким даже полез обниматься и обслюнявил Сафрона поцелуем.
— Спасибо, друг! Ты угадал. Мне пришлось срочно покинуть деревню, где я с женой устроился. Нас просто выгнали, и никто не стал покупать мою землю!
— Понимаю. Тут этого хватает. Странный и сложный народ, скажу я. Тебя устроят тысяча фанамов? Фунтов и шиллингов дать не могу, их почти у меня нет. Все в фактории положены на проценты. Небольшие, но надёжно. Здесь всё так зыбко…
— Я и не мог ожидать такое, мой Акимушка! — чуть не прослезился Сафрон.
— Ты не спеши, Сафрон. Поживи у меня. Мне так здесь одиноко, а ты смог бы мне скрасить мою убогую и тоскливую жизнь. Чувствую, что должен вскорости заболеть. И так многие наши болеют и уезжают, или помирают здесь. А знаешь, как не хочется лежать в чужой земле!
Сафрон прожил неделю у Акима и поехал навестить Данилку.
Тот встретил друга немного спокойнее Акима, но тоже был рад, и болтал не переставая, радуясь возможности поговорить по-русски.
— Ты плохо выглядишь, Сафрон. Что случилось? И где ты пропадал больше года? О тебе никаких вестей я не мог раздобыть.
— О, Данил! Я жил далеко на юге, почти в горной местности, да пришлось сбежать. Так случилось, что я живу с одной женщиной из местных, а та оказалась из касты неприкасаемых. Вот нас и вытурили из деревни. И землю мою в той деревне никто не захотел купить. Так что я почти без денег. Аким немного дал, но в другой раз мне надо будет отдать, а для этого необходимо занятие с жалованием.
— Как там Аким? Давно его не видел. Ты с ним долго пробыл?
— Почти неделю прожил с ним. Он доволен жизнью, но хочет вернуться на Дон. Тоска его заела. Говорит, скопит побольше денег и обязательно вернётся. А про Гераську слышал?
— Слышал. Дурак наш Гераська! Правда, и я чуть не поплатился за жадность, да вовремя одумался. Теперь пошло вполне нормально.
— А я уже и не думаю о возвращении домой, — сказал грустно Сафрон. — Я уже отец, а сыну Николе уже второй год пошёл. Бежит времечко!
— Вот так новость, Сафрон! Как это тебя угораздило? Вижу, что доволен.
— А как же, Данилка! Сын такой хороший, я его очень люблю, только не знаю, как его поставить на ноги без денег. Надо бы что-то придумать, да ещё не устроился по-настоящему. Живу на фактории, Хетчер позволил временно. Он теперь занимает хорошую должность и расщедрился по старой дружбе.
— Поживёшь у меня? — спросил Данил без всякой задней мысли.
— Только недолго, а то Панарада меня ждёт. Это так жену зовут. Очень хорошая попалась женщина, но вот с её обычаями не повезло. Да надеюсь, всё устроится. Всё ж я белый, а с этим тут полегче будет. Да и с Хетчером у меня отношения хорошие. Обязательно устроюсь.
Сафрон вернулся в Сурат через неделю. Он изумился тем, что Панарада встретила его благосклонной улыбкой, а сын подковылял к нему и требовательно показал желание взобраться на отца.
— Что ты так радостно выглядишь, Пана? — спросил Сафрон и обнял сына.
— Рада, что ты, сахиб, вернулся, — улыбнулась она, показав ряд своих белых зубов, отказавшись от жевания бетеля.
— Ждала? — настороженно спросил он.
— Ждала, сахиб. И твой сын Никола тоже ждал, мой сахиб.
— Что здесь произошло без меня? Ты не выглядишь озабоченной.
— Мне помогает белый сахиб, мой господин.
— Белый сахиб? — изумился Сафрон и вопросительно смотрел на жену. — Кто же это мог быть? Как его зовут?
— Его называют Хаттон, мой сахиб. Его слуга каждый день приносит корзину с едой, и мы с Николой хорошо жили.
— И ты часто с ним встречаешься? — в ужасе спросил казак.
— Почти каждый день, мой сахиб. Он очень любезен, мой сахиб!
— Откуда он вдруг появился около тебя? — продолжал допытываться Сафрон.
— Как ты уехал, на другой день он и подошёл ко мне. Стал расспрашивать, да я ведь плохо понимаю ваш язык. Потом подержал Николу на руках, поиграл с ним, а затем почти каждый день навещал меня, приносил вкусные плоды, конфеты и был очень ласков.
— Я плохо знаю этого Хаттона, но прошу больше не принимать этого человека. Англичане слишком коварны и могут нам сильно навредить.
Панарада ничуть не удивилась, не покраснела, а тут же покорно ответила:
— Как скажешь, сахиб. А что, он плохой человек?
— Просто так никто тебе не станет улыбаться, Пана, — заявил Сафрон, сдерживая охватившую его ревность. — Значит, он чего-то добивается от тебя.
Панарада скромно опустила голову, видимо, понимая.
Перед вечером следующего дня Сафрон увидел в окошко приход Хаттона. Панарада что-то говорила ему и тут же удалилась, не приняв ничего из того, что он принёс.
В комнате Сафрон не показал, что видел Хаттона, а Панарада сказала:
— Я ушла от того сахиба, даже не стала дальше слушать, сахиб мой. Ты доволен мною, мой сахиб? Он обещал больше не приходить.
Сафрон потом стал искать встречи с Хаттоном. Тот был простым служащим почти самого низшего положения и ничем особым не выделялся. Лет под пятьдесят, одинок, и собирался вскоре отбыть в Англию. Ему оставалось не больше полугода до этого срока. Видимо, Хаттон узнал о приезде Сафрона, и больше не появлялся вблизи домика. Сафрон успокоился, но про себя подумал, что в случае очередной попытки, он будет действовать соответственно.
Жить в фактории было уже невозможно, и Сафрон подыскал себе в городе, на его другом конце, домик с огородом на берегу реки. Стоил домик около ста фанамов, Сафрон был рад, что золото и серебро осталось нетронутым.
— Пана, будем тут жить, работать на огороде, а лодку сделаю — и проживём! — он бодро смотрел на жену, та тихо улыбалась, пожурила сына и согласно закивала головой.
Вскоре Сафрон отправился вверх по реке заготовить древесину для лодки. Мул тащился с трудом по раскисшей от дождей тропе и через несколько часов казак отметил место, где можно было срубить пару хороших деревьев. Поздним утром он отправился назад, впрягши мула в постромки, тащившие бревна вниз по тихим водам реки.
Пришлось дома устроить навес для брёвен, чтобы они не мокли под дождём. А пока Сафрон в сухие часы пытался ловить рыбу удочкой или забрасывал с берега сеть. Улов был крохотным, но на один раз хватало, что тоже оказалось хорошим подспорьем.