Что?!
Его рука на мне?!
Но он же привязан!
Нет, только не это! Нет, нет, нет.
Да.
Почти мгновенно энергия Илья вернулась в его тело. От хрустального куба остались только потоки грязной воды.
Я в каком-то бешеном ужасе дернулась, попыталась вскочить, но Илья ловко перевернул меня на спину, оказавшись надо мной, опираясь на локти и прижимая к кушетке. На его губах играла озорная лучистая улыбка. Он освободился от своих оков, и теперь мог делать все, что хотел.
- Попалась, зайка, - сказал он, звонко чмокая меня в щеку, а потом еще в скулу, в кончик носа, в висок, а я боялась дышать.
- Отпусти меня, - пискнула я едва слышно.
Он меня убьет. Он убьет меня. Нет, так вернее – меня убьет он. Тот, кто еще вчера дарил мне сказку.
Я почти видела, как он делает это. Почти чувствовала боль в шее – он мог одним движением свернуть ее. Не могла дышать – словно он уже душил меня.
- Нам нужно серьезно поговорить, - заявил Илья.
Я испуганно глянула в его глаза, зрачки которых постепенно сужались.
Не простит, не простит, не простит.
Убьет.
А я его так люблю. Какая же я дура.
Но звать на помощь и кричать я не стала – заслужила это. За предательство всегда полагается страшная кара.
И я готова ее принять.
- Очень серьезно. Очень. Ты плохо себя вела.
Илья поцеловал меня в шею, вздохнул и поднялся, спрыгнув с кушетки, заставив встать, а после крепко взял за одеревеневшую руку.
Меня почти не держали ноги, коленки тряслись, пальцы дрожали, но я, словно ненормальная, чувствовала необъяснимое удовольствие от того, что Илья был рядом со мной. Мне захотелось, как прежде, прильнуть к его груди, и чтобы он меня обнял, поцеловал в макушку и сказал что-нибудь веселое или успокаивающие.
Однажды я поранила палец ножом – больно и глубоко. Крови было очень много, и не устающий поражаться моему неумелому обращению с простым ножом Илья стоял передо мной, сидящей на диване, на коленях, и перевязывал ранку. Я ныла, что мне больно, а он, как мог, успокаивал меня – в своем стиле.
«Ничего страшного, милая. Скоро пройдет. Больно? От одной боли можно отвлечься другой болью. Так давай, порежься посильнее где-нибудь еще. Руку порежь и перестанешь обращать внимания на пальчик. Ну, чего ты на меня так злобно смотришь? Я тебя сразу предупреждаю, я тебе ничего резать нигде не буду, сама как-нибудь обойдись!».
Тогда я делала вид, что обижаюсь, целых полчаса. А он умудрился поймать мне пчелу, залетевшую в нашу квартиру, поднести чуть ли не к лицу обозлившееся жужжащее насекомое и объявить, что он, мол, нашел другое средство против боли. Пчела укусит меня в щеку, и тогда я и думать забуду о каком-то там порезанном пальце. Тогда я сама сбежала от него в ванную комнату, а Илья, хохоча, отирался рядом и выманивал меня, в конце концов, плюнув, и открыв хлипкий замок все тем же ножиком, которым я порезалась.
Это было недавно и так давно одновременно.
Илья, который сейчас находился рядом со мной, был другим. И я знала о нем куда больше, чем раньше.
- Ты меня так манишь, милая, что я не отказался бы порадовать тебя прямо здесь, но сейчас нам помешают, - прошептал он, обняв меня сзади, на ухо. – Ну же, чего ты трясешься? – Одну руку он положил мне на шею, впрочем, совсем не сдавливая ее сильной жесткой ладонью.
Несколько секунд – и в камеру ворвались вооруженные люди, среди которых были и Леон с Адамом. Видимо, поняли, что произошло с кубом. Их боевые заклятья были на готовы, впрочем, как и пальцы на курках.
- Отпусти ее! Сдавайся! Ты не уйдешь! – раздалось со всех сторон.
Я в оцепенении разглядела в толпе мужчин Леона. Он смотрел на меня так, как будто бы я уже была мертва. Да и сам он выглядел так, как будто бы не Илья носил кличку Убитый, а сам Леон, и теперь старался оправдать ее.
- Да, конечно, сейчас, - отозвался лениво Илья и шепнуло мне ласково. – Побудешь моей защитницей, малышка?