Оно помещалось в подвале пузатого здания, какие можно увидеть только в Париже. Мов припарковала автомобиль, въехав прямо на тротуар. Ветерок шевелил листок протокола, засунутого под «дворник». Я расплатился с таксистом и направился к низкой двери, из-за которой доносились звуки оглушительной музыки. Спустившись вниз по трем ступенькам, я очутился на площадке, где за жалким столиком из белого дерева скучал одетый в смокинг господин. Именно он следил за входом. Напротив его наблюдательного пункта виднелась железная дверь, к которой я двинулся, не обращая внимания на мрачного часового. Однако такой не упустит возможности поразвлечься.
— Месье, попрошу!
Я сделал вид, что не слышу. Однако открыть дверь не представлялось возможным: снаружи ручки не было, дверь открывалась электрокомандой от стола.
Пришлось все-таки обратиться к этому типу. Он разглядывал меня с озабоченным и вместе с тем насмешливым видом, поглаживая потертые отвороты своего смокинга.
— В чем дело? — тихо произнес он.
— Послушайте, будет очень мило с вашей стороны: если вы поднимете шлагбаум!
— Вы являетесь членом клуба?
— Нет, но если настаиваете, могу внести вступительный взнос…
— Не так сразу: у вас должно быть двое поручителей.
— Я наверняка найду их внутри.
Он явно наслаждался ситуацией. Его лицо с совиными глазами, бледное лицо человека, привыкшего к ночному образу жизни, оживилось.
— Но вы не можете войти, сами понимаете, раз вы не член клуба, вот в чем загвоздка. Что называется, порочный круг!
Я похлопывал ладонью по железной двери. За этой дверью находилась Мов, а я не мог к ней пробраться. Это привело меня в страшную ярость.
— Порочным кругом я называю ваш грязный кабачок! Я пришел за молоденькой девушкой, которую сюда затащили. Схвачу ее под мышку и тут же смотаюсь, понятно…
Он пожал плечами.
— Сматывайтесь прямо сейчас. Мне не нравятся наглые типчики, которые любят устраивать скандалы.
Я подскочил к столу и, схватив этого субъекта за отвороты, которые он так нежно полировал, прорычал ему прямо в физиономию:
— Девушке, о которой идет речь, всего семнадцать, то есть, она несовершеннолетняя. Она только что говорила со мной по телефону, и это позволило мне убедиться в том, что она вдрызг пьяна! Добавлю, что эта девушка — племянница Люсии Меррер, актрисы Люсии Меррер. Если вы немедленно не откроете, я позову полицейских и будете разбираться с ними, ясно?!
По некоторой неуверенности, появившейся у него во взгляде, я понял, что победа за мной. Я отпустил его. Он покрутил шеей, чтоб вернуть воротничок на место. Потом нажал кнопку у себя за спиной, и железная дверь открылась. Звуки, доносившиеся из-за закрытых дверей не шли ни в какое сравнение с реальным шумом. Грохот стоял невообразимый. Я буквально покачнулся от несущихся из мощнейших усилителей неистовых звуков негритянского джаза. Но еще громче, чем музыка, раздавались возгласы, вопли, смех посетителей. У человека, попавшего сюда с улицы, создавалось впечатление, будто он окунулся в атмосферу какого-то безумного праздника.
Я спустился по ступенькам, ведущим в низкий сводчатый зал, освещенный одними свечами, и стал искать в полумраке Мов. Но напрасно я таращил глаза, я ее не видел. Чтобы найти девушку, надо было идти от столика к столику и заглядывать каждому посетителю в лицо… Меня толкали пары, пытавшиеся танцевать между столиков, некоторые женщины на глазах у своих спутников окликали меня или тянули за рукав.
Я шел, продираясь сквозь этот людской агломерат, оглушенный шумом, задыхаясь от духоты и тяжелого запаха зверинца, стоявшего в темном подвале. Господи! Человечество, должно быть, переживает полный упадок, если получает удовольствие от пребывания в подобных местах!
Наконец-то в глубине зала я углядел Мов. Она сидела в веселой компании за самым большим столом: сногсшибательно одетые девицы и три парня в джинсах и свитерах. Они тоже шумели, как все. Один из юнцов перекинул ноги Мов через свои и глупо смеялся. Мов была единственной, кто не участвовал во всеобщем веселье. Она держала в руке стакан с виски и пила из него маленькими частыми глотками.
Я подошел вплотную к столу и позвал:
— Мов!
Все замолчали и уставились на меня. Девушка повернула голову в мою сторону.
— Гляди-ка, — усмехнулась она, — Дон Жуан пожаловал! Как вам удалось войти?
— Кто это? — спросил Мов ее приятель.
— Постельный дружок моей тети!
Они расхохотались, один громче другого. Им показалось, что это удачная шутка, и они встретили меня с распростертыми объятиями.
— Присаживайтесь, старина, — предложил мне приятель Мов, высокий близорукий парень.
— Мов, идемте, прошу вас! — сказал я, стараясь, чтоб мой голос звучал потверже.
Она покачала головой.
— Нет, миленький Морис. Мне здесь ужасно весело!
Стоя перед этими пьяными дураками, я чувствовал себя каким-то неполноценным.
— Если это место вам кажется забавным, мне от души жаль вас, Мов.
— Ну, вы-то как известно предпочитаете альковы пожилых дам…
Я ударил ее по щеке. Она выронила стакан на стол. Парень вскочил, хотел вцепиться в меня, но ему мешал край стола. Поза у него была неустойчивая, и я легоньким щелчком усадил его на место.
В этой адской сутолоке никто ничего не заметил. Мов смотрела на меня не отрываясь, взгляд у нее сделался злым.
Я протянул ей руку, словно маленькой девочке.
— Идемте же! К чему устраивать скандал?
— Скандалы — пожалуй, по вашей части!
— Поговорим об этом потом, а сейчас, умоляю вас, уйдем…
— А я умоляю вас оставить меня в покое! Пригородный Дон Жуан!
Последовал взрыв всеобщего смеха. Длинный парень с близорукими глазами обратился к своим товарищам:
— Эй, ребята, вы не находите, что этот тип ужасный скандалист? Надо бы его вышвырнуть отсюда…
Но остальные не слишком рвались в бой. Похоже, они пребывали в нерешительности и плохо держались на ногах… Однако им не хотелось оплошать перед девушками.
— Давай-ка, — сказал мне один из них, — топай… Иди трахай свою старуху и оставь нас в покое, тебя, кажется, никто не трогал!
Я схватил его за ворот свитера и приподнял с табуретки.
Надо сказать, парень я сильный, наверное, потому, что с детства много занимался спортом.
— Отпустите меня! — пробормотал юнец.
Я и впрямь его отпустил, но добавил при этом тумака, от которого он перелетел через свой табурет.
Когда же я обернулся, приятель Мов, схватив со стола огромную рекламную пепельницу, расквасил мне ею губы. Удар был очень сильный и буквально меня ошеломил. Я поднес руку ко рту. Из разбитых губ на галстук струйкой стекала кровь. Затихнув при виде этой картины, остальные смотрели на меня в смущении.
Мой обидчик пожал плечами.
— Послушайте, вы сами нарвались, — сказал он тихо. — Присядьте, старина, выпьем что-нибудь… Вам заказать виски или джин с тоником?
Я покачал головой.
— Мов, вы по-прежнему отказываетесь уйти со мной?
Девушка встала. Она выглядела бесконечно усталой. Я пропустил ее вперед. Остальные не произнесли ни слова. Шагая друг за другом, мы добрались до выхода.
Надзиратель у двери вытаращил глаза, увидев мой окровавленный подбородок. Однако вопросов задавать не стал.
Я сел в красный автомобиль. Мов вытащила из-под «дворника» бумажный листок и выбросила в канаву. Затем села за руль. Ей понадобилось некоторое время, чтобы разыскать ключ от зажигания. Пока она безрезультатно рылась в сумочке, я прикладывал к разбитому рту носовой платок. Губы страшно распухли. Наверное, я был сейчас похож на негритянского боксера. Во рту ощущался привкус, от которого меня мутило.
Наконец Мов тронула машину. За все это время мы не проронили ни слова. Мов ехала вдоль набережных по направлению к Тро-кадеро… Однако вместо того, чтобы въехать на мост, остановилась напротив Эйфелевой башни и повернула ко мне свое бледное личико.