Я думал, что Люсия сейчас закатит скандал, как это умела делать только она, устроив целый спектакль в трех действиях.
Но вновь послышался ее притворный веселый смешок.
— Пожениться! Да вы бредите, дети! В вашем возрасте!
— В конце года мне исполнится восемнадцать, мама!
Это слово заставляло Люсию страдать; оно вонзалось в нее как заноза.
— Я знаю, Мов…
— Для меня нет ничего важнее в жизни, чем постараться сделать мужчину счастливым!
Люсия покачала головой. Затем посмотрела на меня. Ее взгляд был исполнен простодушия. Я не прочел в нем ничего, кроме материнской заботы, и поверил, что битва выиграна. Да, признаюсь, на мгновенье с нашим прошлым было покончено. Я действительно понадеялся.
— А ты, Морис, что ты думаешь об этом?
— Я люблю Мов, Люсия. Я искренне верю, что мы будем счастливы вместе.
Она взмахнула рукой, словно отгоняя мух.
— Ну, ладно, посмотрим; торопиться некуда, ведь правда?
Мы не могли утверждать противоположное.
Мов положила руку Люсии на плечо, глядя ей прямо в глаза, прошептала.
— В самом деле, мам, торопиться некуда. Главное, что в принципе мы получили твое согласие.
Сделав над собой усилие, она слегка коснулась губами лба Люсии и вышла из комнаты. Я знал, что она сделала это нарочно, чтобы оставить нас наедине. Мов хотела, чтобы мы с ее матерью объяснились тотчас же. Но ее ожидания не оправдались. Люсия снова надела очки, не спуская их, однако, на кончик носа.
— Морис, — прошептала она, — я полагаю, нам надо поговорить об этом на свежую голову, в тихом месте. Иди и жди меня в твоей комнате на авеню де л'Обсерватуар.
— В моей комнате!
— Да. Таким образом мы с тобой спокойно обсудим положение дел… Беги, а мне надо еще немного поработать. Я скоро.
Я ушел, не повидав Мов, и на такси добрался до бульвара Монпарнас.
Глава XII
Это неожиданное свидание не сулило ничего хорошего. Чем больше я размышлял, тем больше меня тревожило спокойствие Люсии. Она восприняла новость, не дрогнув; я восхищался ее самообладанием, но оно внушало мне опасение, ибо я боялся взрыва.
Люсия появилась немного времени спустя. Она оделась как попало, едва подправила макияж и выглядела старой и усталой.
Услышав на лестнице ее шаги, я открыл дверь. Мое сердце билось сильней, чем обычно. Я посторонился давая ей войти, и украдкой наблюдал за ней.
Люсия ласково улыбнулась мне.
— Ух, как же все-таки высоко!
Ее грудь вздымалась, с трудом переводя дыхание, она тяжело опустилась на кровать.
Прислонившись к дверям, я взирал на нее с интересом, совершенно не представляя, как же начнется сражение.
Отдышавшись, она с наслаждением потянулась.
— Послушай-ка, мой мужичок, давненько мы с тобой здесь не были, а?
Я промолчал.
— Теперь, когда я тут, я вижу, что мне этой комнатки недоставало. Да, в самом деле: работаешь, работаешь и забываешь о самых невинных радостях жизни…
Она протянула ко мне руку:
— Иди ко мне, мужичок!
Эпизод из нашего фильма, который я видел час назад, снова промелькнул перед моими глазами. Я снова видел, как убиваю ее… Мне бы хотелось иметь при себе сейчас револьвер и тихонько прислонить его к затылку Люсии. Как в фильме… Я выстрелил бы с радостью. Вдруг мне стало невыносимо оттого, что она есть!
— Ну, что с тобой, иди же сюда, можно подумать, будто ты девственник!
— Прошу вас, Люсия!
— Не смотри такими страшными глазами, мой мужичок!
— Я запрещаю вам называть меня мужичком! Это нелепо!
— О! Да он злится… Иди же!
Птица, загипнотизированная змеей, должно быть, подчиняется той же силе, которая заставила приблизиться меня.
Люсия схватила меня за руку и силой усадила на кровать.
— Скажи, Морис, ты, что, и ее любовник тоже?
Я подскочил на месте.
— Вы с ума сошли!
— Почему? Это было бы естественно, если вы любите друг друга… Разве нет?
У меня в голове загудел мотор «Моритоне»… Я увидел на маленьком экране Люсию крупным планом, ее взгляд, обращенный к своей свершившейся судьбе… Увидел себя, приближающегося с револьвером в руке… Я вспомнил, как во время съемок фильма она убедительно доказала мне, что для избавления от невыносимой реальности убийство необходимо.
Я прикрыл глаза.
— Что с тобой? — спросила она. — Ты плохо себя чувствуешь?
— Люсия, кажется, у меня сейчас было желание убить вас, — сказал я, открывая глаза.
Она расхохоталась.
— Это естественно, милый, все молодые люди испытывают желание убить кого-нибудь, пусть даже себя… Болезнь называется «отвращение к жизни», об этом написана масса глупостей.
Она убрала у меня со лба непослушную прядь.
— Мне нравится, когда ты такой… Ты, подобно эквилибристу на проволоке, пытаешься обрести равновесие в жизни… Увидишь, это пройдет; скоро ты превратишься в занудного господина со своими заботами… Приобретешь вес… Тебя будут интересовать вещи материальные, хуже того — ты станешь материалистом! Станешь тяжел на подъем, а от рук будет пахнуть деньгами… О, ты мне нравишься, мой мужичок!
Она встала, чтобы меня поцеловать. Я резко отстранился и, не глядя, ударил ее кулаком в лицо.
Ее голова откинулась назад. На скуле проявилось беловатое пятно. От удара глаза наполнились слезами, но руку к ушибленному месту она не поднесла.
— Поцелуй меня, милый, — пролепетала она. — Поцелуй меня, умоляю. Мне так нужна твоя молодость, я пью ее с твоих губ.
Она мгновенно превратилась в похотливую шлюху, которая была мне так омерзительна! Я отошел от кровати.
— Нет, Люсия, все кончено между нами… Я больше не могу…
Поймите же наконец, вы могли бы быть моей матерью, почти бабушкой!
— Замолчи!
— Вы старая женщина, Люсия. Когда я смотрю, как вы спите, я думаю о покойниках… Вы внушаете мне страх! Страх! Страх!
Я впился зубами в собственную руку, чтобы заглушить чудовищный крик, который рвался у меня из груди, но не смог его удержать. Я вопил, орал во все горло, глядя на это пришибленное существо распростершееся на кровати. И снова проклятая сцена, безжалостно штурмующая мое воображение… Я опять видел все заново… Танцующие на потолке отблески пламени камина. Когда мы снимали, это был не настоящий огонь, а полоски ткани, прибитые гвоздями к деревянной палке, которой размахивал перед прожектором один из постановщиков… Только при просмотре они превратились в костер из поленьев… Полыхающее пламя, которое помогало создавать соответствующую атмосферу!
Когда я выстрелил, Люсия какую-то долю секунды оставалась неподвижной. Затем раскрыла рот так же, как во сне, и голова ее в самом деле напоминала череп; а потом рухнула на паркет.
Выдохшись, я замолчал. Люсия встала на колени у подножья кровати. Она приблизилась ко мне почти вплотную. Расстегнула платье и стянула его с себя, сохраняя равновесие сначала на одной ноге, потом на другой. Освободилась от корсета, лифчика, пояса для подвязок. У нее было невероятно молодое тело.
Место, куда я ее ударил, постепенно сделалось красным. Черные глаза горели…
— Я хочу, чтоб ты взял меня, Морис!
Ее жадные руки завладели мной. Я не смог бороться. Я не желал бороться. В очередной раз я был побежден ее колдовской силой.
Потом… она заснула.
Я встал, взял единственный в комнате стул. Сколько времени я провел у ее изголовья, наблюдая, как она спит, недоверчивым взглядом? Я не смог бы сказать… Ее почти бесшумный сон действовал на меня подобно наркозу. Я прислушивался к ее дыханию и надеялся, что оно, становясь все тише, прекратится совсем.
Она спала, в сущности, усыпленная мною. Я воображал себе, что это сонное забытье есть какое-то начало смерти. Думал, искал, каким же образом я могу способствовать ее исчезновению. Я знал, что, если б она перестала существовать, мой удушливый мир распахнулся бы, стал бесконечным. И в этой вселенной мы с Мов могли любить друг друга.