— Нет, — сказал Мастдай. — В Зоне нормальный человек сначала очередью шарахнет, а уж только потом заинтересуется. И то не всякий…
Они присели у кирпичной стены на дождевике, который расстелил Мастдай, набили автоматные рожки, положили оружие рядом. Печкин закурил…
— А вот это ты зря делаешь, — сказал Мастдай. — Нет, ты кури, кури, но в Зоне лучше бросить табачок…
— Почему? Чтобы дым никто не почуял?
— Не-а, — сказал Мастдай. — Чтобы самому чутья не терять. Я когда бросил, так на меня столько запахов обрушилось! Двадцать лет курил и не знал, что мир на самом деле такой вонючий! Теперь ко мне никакой зомби не подкрадётся — издалека услышу…
— Так многие же тут курят, — сказал Печкин. — Практически все.
— Курят — значит меньше моего жить хотят, — сказал Мастдай.
И только тут Печкина начало колотить.
— Выпей. — Мастдай протянул ему флягу. — Это домашний коньяк.
Печкин хлебнул, выдохнул:
— Да-а…
— Вот видишь, а ты говоришь… Присылают мне из дома…
Некоторое время они сидели молча, потом Печкин спросил:
— А почему ты в Зону подался?
Вообще-то такие вопросы здесь считаются неприличными — так же, как про заработки, интимную жизнь или вероисповедание. А все журналисты почему-то задают именно такие! Но Мастдай не возмутился и сказал:
— Неохота мне было становиться румыном. Какой из меня румын?
Тут только Печкин расслышал, что говорит известный головорез с приятным таким акцентом, как цыган Будулай в сериале.
— Кто тебе коньяк присылает? Жена?
Мастдай махнул рукой.
— Дед присылает. А жена — она в румынки подалась: Штефан чел маре, Романиа маре… И дочка вся в неё… А сын — в меня… У нас ведь тоже писатели есть, вот они-то и сбили народ с толку… Потомки даков и римлян… А я считаю, что румыны — это те же итальянцы, только made in China…
Печкин рассмеялся. Мастдай всё больше ему нравился. Вот он как раз подходит для киногероя — простой, да не очень-то простой парень, семейная драма, хрен-перец…
— Ой, — спохватился он. — Я же Матадору не докладывал…
Но так и не доложил он Матадору ничего…
— Так гроза же будет, — сказал Мастдай. — Потому и трещит…
— Тогда сидим, скучаем, — сказал Печкин.
— В Зоне не соскучишься, — сказал Мастдай.
И оказался, к сожалению, прав.
Всю округу потряс такой громовый раскат, что, мерещилось, застукали друг об дружку кирпичи часовенки, намертво скреплённые хитрым раствором давно похороненных каменщиков.
— Это, кажется, не гроза, — сказал Мастдай. — Это, кажется…
— Выброс? — спросил Печкин одними губами.
— Не знаю, — сказал Мастдай. — Только капличка нас не спасёт…
— Он идёт к нам… — сказал журналист.
— Кто?
— Тот, который на насыпи…
— Мама-мама, — сказал Мастдай и добавил несколько слов по-своему. И речь его действительно походила на итальянскую.
То, что взметало вдали пыль, приближалось…
— Таких больших «воронок» не бывает, — сказал Мастдай. — И «каруселей» не бывает… Разве что специально для нас…
— Обыкновенный смерч, — сказал Печкин. — Хотя тоже ничего хорошего… Придётся укрыться за стенами. Ладно, что ему на пути ничего серьёзного не попалось… Я видел торнадо в Канзасе — коровы летают, комбайны, брёвна… Коттеджи их картонные…
Огромная воронка без кавычек поднимала в воздух только выдранную траву, мелкие камешки да тельца неудачливых тушканчиков.
— За стенами не надо, — сказал Мастдай.
— Почему?
— Нехорошо там… И мы уже не в Канзасе, Тотошка…
И Печкин снова удивился ему.
— Прёт прямо на «плешь», — сказал Мастдай. — Она его и прикончит… Схлопнет…
— А так бывает? — сказал Печкин.
— «Плешь» и «вертушку» с неба сдёрнет, если низко летела, — сказал Мастдай. — Ах ты ж… Падай!!!
Печкин выполнил команду автоматически: упал ничком, обхватив шлем руками, что было уже совсем глупо — японское чудо способно защитить голову куда надёжнее.
Но оказалось, что смерч, захваченный «комариной плешью» весит много больше, чем подхваченная им мелочь. С такой силой грохнуться о землю мог разве что знаменитый Сихотэ-Алиньский метеорит, хоть никто при этом событии и не присутствовал…
Даже несколько кирпичей не выдержали — вылетели и попадали вниз. К счастью, мимо лежащих сталкеров… Прошло секунд примерно десять.
— Крандец котёнку, — с облегчением сказал Мастдай. — Поднимайся, писатель…
Печкин попробовал встать — и не смог.