И ее мысли перенеслись в собственное детство.
Генри был старше Магдалены на три года, и потому пошел в школу раньше своей будущей жены. Он выбрал для себя Блок Интеллектуалов. Позже они вместе учились в Мировых Языках, и во все оставшиеся части школы переходили одновременно. Генри с шести лет жил в особняке семейства Либель, а когда ему исполнилось восемь, стал сиротой. Его родители погибли, и Генри так и не смог узнать, что же с ними произошло. Потом Магдалена узнала, что родом он с другого мира, в котором мечтателей преследовали, и потому Генри с самого раннего возраста пришлось укрываться на Земле.
Магдалена и Генри жили в одном доме, они дружили. Генри стал для Магдалены старшим братом, защитником, помощником.
Ей было двенадцать, когда они пришли на обучение в Купол Природы. Там она встретила нового друга — увлеченного рассадой мальчишку Хванча…
Мечта скользила по ажурному потолку и стенам ванной. Радужные световые звездочки заполоняли все отражающие поверхности: раковина, лакированный чугун ванны, кран, душевая лейка. Свет слепил, он начал раздражать.
— Это не справедливо! У меня нет долга перед Генри. Он сам говорил, что любовь — это свобода и ощущение безмятежности внутри. А долг!.. — вот настоящее предательство! Чувством долга человек предает самого себя.
Она уронила голову и закрыла глаза, обхватила лодыжки и мечтательно потянула носом воздух — Генри испарился из ее головы, теперь там оказался кто-то другой.
Час или больше минул, но Магдалена рисовала все новые сцены, все новые обстоятельства, участниками которых была она и Кристиан. Она жила в этих мечтах и прекрасно понимала, что Изнанка поможет ей сделать их реальными. Она достала шебрак для перемещений и воспользовалась им. Ванная исчезла. Холл серого особняка Смолгов принял ее в свою тень. Она встала и швырнула диск на пол, взглянула на шебрак и оттолкнула его ногой, вышла на улицу.
— Я не могу… Кристиан, мне нельзя! — прошептала она, но тут же передумала: — Но я не делаю ничего такого… Я просто схожу… Посмотрю… Просто поздороваюсь… Спрошу, как он живет…
Магдалена обернулась на серый фасад крыльца: кое-где облупленные стены и крыша, протыкающая чудо голубого неба. Дом — пустота, нет в нем прикрас. Этот дом чужд ей и не потому что не роскошен — он не стал для Магдалены своим, ведь счастье так и не наполнило его своей благодатью. Здесь не было ее любви, огромной и сильной, она осталась там, в рухнувшем на улице Камней особняке.
Магдалена вздохнула о потере, но тут же отбросила эту печаль. Казалось, что, лишившись прежней жизни, она нашла много больше. Вновь подул ветер. Многих жителей Изнанки посещал в последние недели этот шквал, нашептывающий каждому что-то свое, говоривший с каждым о многом. Люди стали привыкать. Необычное атмосферное явление приняли, как дар. Этот мир все больше походил на их земной дом, который каждый живущий здесь мечтатель вспоминал с долей ностальгии. Возможно ветер был порождением всеобщей тоски по дому, по преображению природы, по запахам. В реальности этот мир менялся так же, как и их родной мир, как и сама Магдалена.
— Любимая, — пропел он ей.
Женщина обхватила себя за талию, закрыла глаза и закружилась. Распущенные черные локоны, вскоре образовали блестящий черный круг, так равномерно и быстро вертелась мечтательница. Ее каштановая прядь терялась в их черноте. Миссис Смолг взлетела, продолжая кружиться, набирая скорость и все больше вдохновляясь собственными мечтами. Она представила место, о котором давно думала. Каждый штрих, каждый изгиб гряд, окриниус… и зеленая дверь, ведущая в дом.
— Маааа… — зов Элфи остался где-то позади. Магдалена переместилась, не используя специальный шебрак, ведь она здорово овладела мечтами Изнанки.
Миссис Смолг опустилась на землю у обветшалой постройки. Она обернулась. Мир, замерший в кромешном безветрии, напоминал черно-белую фотокарточку: миг чьей-то жизни — застывший кадр мира, на котором поселились чужеродные ему мечтатели. Они, как поедающая снимок плесень, ядовитая и цветастая, и с ней по всей видимости Изнанка борется; борется, как может.
— Мы здесь лишние. Что мы здесь делаем? — прошептала мечтательница.
Вдалеке, над бесчисленными крышами домов клинок древнего фрегата возвышался над городом, а рядом — школьный циферблат.
— Семнадцать часов с четвертью, — сказала женщина.
Где-то там, в тренировочном зале школы, Магдалена потеряла почти все, что наполняло ее душу чудом. В любом случае все это далеко отсюда: несколько километров и… бесцельно прожитый год.
Сейчас, стоя у дома Хванча, она уже не сомневалась — если не попытается, не простит себя.
Она проскользнула по ступеням, взялась за дверную ручку — та оказалась теплой, будто секунды назад кто-то нагрел ее ладонью. Опытная мечтательница понимала почему дверная ручка нагрелась. Когда мечтаешь о чем-то конкретном, когда думаешь о том, что точно надо сделать, предметы откликаются на мечту. Так, они могу нагреться или изменить цвет, меняют другие свои свойства.
Похоже ветер переместился вместе с Магдаленой, он шептал: «Любимая… Любимая… Я найду тебя…»
Зеленая обшарпанная дверь. Гостья толкнула ее и вошла.
Просторная комната занимала весь этаж. Достаточно светло, но в меру — навроде приглушенного утра. Окон тут было много, они смотрели во все четыре стороны изнаночного мира. Вдоль стен — негармонирующие друг с другом шкафы и тумбы. В центре комнаты — лестница без перил, ведущая на антресоли. Они не огорожены и занимают половину общего пространства дома. Там очевидно-низкий потолок и чуть более густая тень, нежели внизу; за лестницей какой-то шкаф. На полу не слишком аккуратные ковры.
Чтобы пройти к лестнице, мечтательнице пришлось обогнуть диван со стертой на подлокотниках обивкой, перекошенный и жутко старый. Напротив дивана, почти впритык, Хванч пристроил кресло с напрочь проваленным сиденьем (наверное, он забрасывал на него ноги). Кроме входной, Магдалена приметила еще одну дверь, справа в тени: кладовка, а может быть уборная. За лестницей обнаружился длинный сервант, играющий роль перегородки, внутри заметный кавардак; а за сервантом в дальней части дома обустроили премилую импровизированную кухню; куда она с интересом заглянула.
Женщина, уперев кулачки в стол, изучала кухонный гарнитур. Тот представлял собой еще несколько разномастных шкафов и подвесных шкафчиков и зажатую между ними практически антикварную газовую плитку с двумя конфорками и чем-то пригоревшим по всей поверхности и по бокам, въевшимся в эмаль. Оконную шторку, забрызганную жиром кто-то высунул в открытую форточку. Она уныло висела на улице, без варианта проветрится, освежиться.
Садовые ножницы, не очень-то чистые, лежали прямо на кухонном столе, между опустошенной миской для супа и недоеденным салатом; рядом вилка, воткнутая в хлебную булку. От хлеба отломлен кусок. Хванч всегда так ел хлеб: не резал, но ломал.
Магдалена изучала незнакомую обстановку, однако в ней сквозили черты человека, который жил здесь. Сейчас ей казалось будто она смотрит не на предметы, но на самого Хванча, общается с ним. Она как будто дома.
Она провела ладонью по бархатистой скатерти — явно не лучшим решением для кухни. Хванч конечно же притащил ее из Воллдрима. Мама Хванча, Карин, прекрасно шила и наверняка сама придумала эту игривую вышивку: по периметру скатерти бегали полосатые коты с длинными тонкими хвостами, множество которых ближе к центру скатерти переплеталось, превращаясь в стебли и соцветия черных пионов.
Обернувшись, она ахнула. Ком в горле, захотелось плакать. Знакомая ей картина висела напротив стола так, что во время обеда на нее приходилось смотреть. Хванч приспособил полотно к задней стенке серванта. А ведь это ее подарок! Она вручила лесной пейзаж Хванчу на его шестнадцатилетие, в шутку окрасив природу в десятки оттенков красного: бурый, малиновый, розовый… Получив подарок, он смутился, но потом поцеловал ей руку.
Неужели Кристиан сохранил эту неумелую мазню? Он принес ее сюда из Воллдрима? Он…
— Он любит меня, — сказала Магдалена и умилилась, а потом додумала: «Но важнее другое…» — она уже знала, что любит сама. Знала, что любит своего друга, своего Кристиана!..