Он знал — Виола искуснейшая из мечтателей этого мира, что объяснялось (по разумению самого Рэмона) ее возрастом. Скорей всего ей было не меньше сотни лет. Но как ей удалось столько прожить и сохранить силы, продолжать блистать недюжинным интеллектом? Загадка!
Частенько Рэмон думал о родном доме, о Зеландере. Он не видел родных мест с того дня, как Виола забрала его. Когда-то он хотел вернуться, но в то же время знал, что не сможет вновь покинуть лучший из миров. Рэмон долгие годы откладывал поездку в родные края. До тех пор, пока не решил: «Я не буду стремиться в Зеландер, не своими усилиями, лишь волей нечаянной мечты…»
— Рэмон, хочу сказать еще одно, — Сессиль была невозмутима, а ее взгляд сосредоточен. — Известно, что Воллдрим изначально создавался, как место «ограниченных предметов мечты». Кроме нескольких вариаций шебраков, иные мечтательные атрибуты в нем не работают. Но ведь мы не знаем, как именно задумывался мир. В него вносились разрешения или же изымались запреты? Жаль, что Крубстерсы не оставили инструкций, — Сессиль бы улыбнуться собственной шутке, но нет, это не про нее. Она осталась непроникновенной. Ее эмоции никогда не отражались на лице и даже если она нервничала, вы вряд ли бы заметили притопы или мимические пляски на ее бледном личике. Рэмон привык к ее сосредоточенности, он кивнул. Она продолжила: — Могло ли статься, что некто создал новейший шебрак, не противоречащий законам природы Воллдрима? И этот «предмет мечты» аккумулирует и/или фиксирует мысли, т. е. непрестанно источает неизменную мечту. Вот почему погода не меняется, и циклы дня и ночи замерли в одном положении. Не человек-мечтатель, но вещь!
Сессиль взглянула на Рэмона, и несмотря на ее кажущуюся невозмутимость, он распознал в ней нотки глубоко запрятанного чувства. Он слишком хорошо знал ее. Сессиль боится. Рэмон подошел и присел рядом, обнял любимую:
— Ты можешь быть права.
Сессиль бесспорно боялась. Теперь неведомое Рэмону чувство читалось в ней, как самая яркая эмоция. Он почти восхищался ее умению бояться, но захотел утешить Сессиль. Чего же она боится? Или кого? Рэмон сказал:
— Ты точно можешь быть права, — он поцеловал ее похолодевшую ладонь. — Я сам думал о чем-то подобном. Крубстерсы могли поставить запреты на известные им предметы мечты, на конкретные шебраки, и тогда что-то новое, о чем они не знали, запросто могло разрушить основы. Да, мир в мире — это всегда неразбериха. Эта Вселенная стара и трудно в ней мечтать, но Крубстерсам хотелось в Воллдриме оставить маневры для мечтаний. Как они это сделали? По средствам чего в Воллдриме мечтать возможно, но уже в десятках километров все не так? Вот если бы на эти вопросы нам ответить, мы смогли бы в разломе погоды Воллдрима разобраться. А так, странный рисунок неба и звезд, несколько солнц, — все это совершенно не ясно.
В кабинете Рэмона кроме голосов двух мечтателей не было ни звука. Странный вакуум, позволяющий дышать, не отпускал звуки слишком далеко от их источника. Рухнувшее здание на одной улице с вашим домом или плач ребенка в соседнем кабинете — вы вряд ли услышите хоть что-то. Здесь царила тишина, благоволящая мечтам, дарующая раздолье мыслям. Однако Сессиль будто услышала что-то. Она приподнялась и начертала в воздухе круг, заглянула в него:
— Уже пора. Вернемся на Совет.
— Идем…
***
— Мы не в Круге Купола! — поджав губы, съязвила Виола.
— К чему этот сарказм?!
— Да к тому, Брегантина, что мечтатели ушли из Воллдрима, а погода так и не стабилизировалась! А возможность так мечтать? Откуда она появилась?!
— Давайте рассуждать, — начал Рэмон. — Мечта осуществилась, мечтатели покинули город — это ясно, но мечты не истончились и не угасли, потому что… — он замолчал.
Пять десятков глаз смотрели на Рэмона Зеландерийского. Напряжение уже не могло нарастать, оно давно достигло предела, да и сам взрыв как будто прогремел, оставив лишь опустошение и тишину. Ежемесячный совет Изнанки длился уже более пяти часов. Короткий перерыв не слишком тут помог. Все устали, кто-то нервничал. Большинство устало даже нервничать. Мечтатели по большей части были сдержаны. Чудным мечтателям подобное скорее свойственно, нежели противоестественно. Впрочем, Виола кипятилась.
— И?.. — не смогла удержаться Брегантина.
— Рэмон?.. — гаркнула Виола.
— Я хочу, чтобы своими мыслями поделились вы, Виола, — вдруг выдал Рэмон. Он посмотрел на нее. Он был невозмутим.
— Я? Что за интриги? Рэмон, ты вообще соображаешь, что говоришь? По-моему, я уже столько раз, достаточно подробно… — крикнула она и, не договорив, отвернулась. Однако ее реплики летели мимо цели. Рэмона таким не пронять. Впрочем, он давно привык к новому «стилю переговоров» директрисы. Она разучилась держать себя в руках и весьма эмоционально реагировала на замечания. Словно защищалась.
— Ваши мысли?.. Вам наверняка есть, что сказать. Никто не обладает достаточным опытом и знаниями. Но вы лишь слушаете и критикуете. Каковы же лично ваши мысли на этот счет? — он выжидающе смотрел на директрису.
— Ты в своем уме? — сказала Виола и присела. Она устало посмотрела на своего верного помощника, которого знала порядка четырех десятков лет. — Прости, Рэмон… Я повторюсь в сотый раз… Так повлиять на природные процессы Воллдрима не мог ни один человек. Вы представляете, какой силой должен обладать мечтатель, чтобы держать погоду уже больше года? К тому же неизменную! Мир застыл, а остановить процессы, а значит саму жизнь заморозить, просто невозможно. А обратить вспять? Как с этой зимой и падающим снегом: то вверх, то вниз — вообще абсурд. — Все отчего-то метнули взгляд на Брегантину. Она как раз была образцом этого самого «абсурда». Ведь Брегантина пустила возраст свой вспять, помолодев лет на сорок, как казалось присутствующим, но сама-то она знала, что на триста пятьдесят, если не на все четыре сотни лет!
— А если их несколько или это вовсе не люди? — спросил кто-то.
— Еще сложнее. Как многим состыковать свои мечты в единое русло?.. — но тут Виола запнулась. — Сок кантробе могли использовать… Они могли перевязать свои мечты, составили их воедино и скрепили! Есть такая возможность.
— Подобными навыками в этом мире владеете только вы и… — Рэмон умолк, на него гневно взирала Виола. Он вдруг вспомнил, что знать об этом всем совещающимся вовсе не обязательно и даже вредно. — Вы умеете… делали ли вы что-то подобное?
— Повторюсь, — сказала Виола — Ты в своем уме? Я не люблю концертов и постановочных страданий, и потому притворяться я бы не стала. Я хочу изменить ситуацию. Я только этим живу в последнее время. А ты говоришь, что это могла сделать я сама?
— Нет. Я лишь думаю, что мечта с кантробе могла неправильно связаться, и тогда результат оказался бы непредсказуемым, — закончил он.
Казалось, что Рэмон на что-то намекает. Но на что? Никто из членов Совета Изнанки не понял на что именно, но все давно привыкли к его манере выражать свои мысли. Уточнять было бесполезно. Он говорит лишь то, что хочет сказать. Да и в целом он не особо заботился о том, чтобы его правильно поняли.
Дослушав фразу, Виола глубоко вздохнула и как-то успокоилась. Она уже не нервничала, но внимательно всматривалась в лицо Рэмона, будто что-то вспоминая. Рэмон молчал. Она давно научила его управляться с кантробе и конечно не жалела об этом. Это знание не должно пропасть, не такое важное. А понимание того, что она сходит с ума, становилось для нее неизбежным кошмаром.
Кого оставить после себя во главе двух миров? Земли и Изнанки? Брегантина не в состоянии контролировать мечтателей, Магдалена и Генри как-то не вовремя занялись разбором своих отношений, а главная надежда — супруги Либель сейчас были заняты другими делами. Еще парочка мечтателей с достаточным опытом оказались по ту сторону орейфусов, когда в Воллдриме случился хаос мироздания. С большим усилием удалось наладить с некоторыми из них связь, но их пребывание в других мирах было весьма полезным, потому их не призывали вернуться. Значит теперь… похоже вся надежда на Рэмона. Жаль, что он доверяет ей, ведь она так ужасно поступила с ним. А вдруг это он за ее спиной использовал кантробе?