Свой выходной я заслужил тем, что опоздал к отбытию судна. Я подвел капитана — умопомрачительно талантливого рыбака, и знал, что он прогонит меня за прогул. Я сидел на берегу, понимая, что мне все равно. Я решился покинуть обжитый край и потому был спокоен, погружен в благие мечтания.
Я услышал пение, точнее шепот. Человек вышел из воды, он был в одежде, но не промок. Он сел не песок и откинулся назад, потом прилег. Он не заметил меня, иначе не был бы так беспечен. Он свистел некий мотив. Знакомый мне. Я почувствовал миллион мурашек на коже. Я узнал мелодию из песен моего потерянного детства.
Я произнес всего одно слово: «Шебрак», — и он среагировал. Он посмотрел на меня: худого и изжаренного на солнце бездельника и пригласил жестом подойти. Я лег рядом, и мы уставились в небо. Почему-то ни он, ни я не торопились начать разговор, мы будто наслаждались встречей. Казалось, что нет больше чужого мира, только наши родственные сердца.
— Ты долго скитаешься в этом мире? — наконец спросил он на неплохом португальском.
— Лет двадцать-двадцать пять, — ответил я.
Он поведал мне, что прожил больше четырех сотен лет. Он рассказал, что изучает океанское дно, ищет следы Атлантиды. Говорил, что в месте к юго-востоку от побережья дно на километры имеет диковинную природу. Он верил, что раньше там была суша — огромный остров, который ушел под воду, а когда-то на нем жили люди. Позже я понял — он искал не Атлантиду. Он несколько раз оговорился про сотни лет с тех пор как… с тех пор как все это случилось… или с тех пор как он не помнил ничего… Потеря памяти и некий катаклизм — два эти события я позже связал воедино, впрочем, глупо, что я сразу не смог сопоставить одно с другим. Я был взволнован встречей и его рассказом и не сразу уловил намек.
Историю о поисках Атлантиды он наверняка выдумал, ведь это миф о цивилизации, существовавшей тысячелетия назад, а не жалкие четыре сотни лет, которые он прожил в этом мире. Я прикинул позже: если, как он говорил, прошло четыре века, плюс-минус, как он появился на Земле… Ведь это времена замедления Гольфстрима! Течения, дарующего тепло европейскому континенту. Может быть он сам, специально или нет, утопил некий остров сотни лет назад, изменив тем самым течение. Гольфстрим замедлился, и Европа больше не получала того тепла, что раньше. Население этой части суши значительно пострадало. Тогда много народу полегло: холода, неурожай, голод… Я изучал это событие, убеждаясь все больше, что оно не случайно. Я не знаю виновен ли он в этом или нет, но это возможно, ведь у него были инструменты и… уж поверьте мне, в нем сидело безграничное чувство вины! Огромное, слишком неподъемное для одного человека. А еще у него был мощный шебрак… но об этом чуть позже.
Итак, он искал сушу, сгинувшую в океане, искал причины, доказательства чего-то. Он не был мираком, но и не совсем ушел в галпун.
— Галпун? — спросил Кирк.
— Неверное это «печаль», — предположил Джон.
— Да, вы правы. Можно и так сказать. — Фирлингтон кивнул. — Этот мужчина, он искал оправдание себе, мне так показалось. Он сделал что-то ужасное и не мог себя простить. Он пытался вспомнить… Возможно это ему удалось…
Мы говорили несколько часов. Он рассказал, что использовал сферический шебрак для погружений в толщу океана. Он плавал в воде в некой сфере шеб или что-то в этом роде. Но я не смог привести в действие его шебрак, когда он предложил. Огромная сфера лежала на воде и заметить ее было практически невозможно. Он как-то скрывал ее. Сфера позволяла творить великие шебы, мощные и устойчивые, он так сказал, и одновременно служила неким транспортом.
Он спросил:
— Ты творил шебы в иных мирах, кроме родного?
— Нет, — ответил я, и похоже он многое понял.
Мы говорили до глубокой ночи, но я так и не спросил его имени. Теперь я не понимаю почему. Впрочем, это не совсем так. Я словно чувствовал — он не скажет. Наверное, он не хотел, чтобы я искал его и потому так много рассказал. Он долго мучился и был рад встрече со мной, ведь проще открыться незнакомцу, чем близким людям. Мне кажется он знал больше, чем рассказал. А может быть он даже знал Пэнто.
Я встретил родственную душу, я чувствовал себя в безопасности и стал надеяться, что смогу вернуться домой. Но вскоре я разочаровался в ожидании.
Дядя Джон едва слышно прошептал: «Неужто Карл?» Фирлингтон вряд ли услышал, но Кирк не успел озадачиться репликой, ведь фоландец продолжал свой интереснейший рассказ:
— Он не помнил, как попал сюда, и откуда он родом. Он не помнил, как научился шебам этого мира. Он рассказал, что здесь для сотворения шебы он использует мини-орей. С его помощью создается разрез этого мира в другое пространство, которое окружает тебя и так творятся шебы в малошебном мире. Сразу и позже я пробовал создать орей, но не сумел, как ни старался. Об этом я уже рассказывал вам.
На просьбу взять меня с собой, он ответил, что возвратится позже и поможет мне вернуться в Фоландию. У него было важное дело, которым он не мог пожертвовать. Он велел подождать несколько дней.
Я не увидел обмана в его словах или лукавства и на следующий день вернулся к океану. Я ежедневно приходил на побережье и сидел там часами, но он так и не появился. Через два года я уехал из Португалии. Я скитался, питался дарами природы, ловил рыбу, иногда воровал. В каждом месте, где я останавливался на продолжительное время, я сооружал себе жилище. Строил подальше от селений и городов: в лесах, оврагах или пещерах, мне было некомфортно с людьми. Я чувствовал себя кусочком человека. Неполноценным, инвалидом. Появление того шебиша у побережья Атлантики вселило в меня надежду. Это был счастливейший день в моей жизни. Я вспоминаю тот день уже сотню лет и мечтаю пережить его хотя бы еще раз. День, подаривший мне надежду; день, когда я обрел родственную душу и расстался с ней навсегда.
Я много лет вспоминал того шебиша, я искал его повсюду. Отчего-то я не мог злиться на него. Ни минуты не мог проклинать его за то, что он бросил меня. Наверное, потому что в нем было то же самое, что и во мне.
Безысходность…
Да, он обещал помочь! Он говорил: «Вернусь, ты подожди!» Возможно он убежал из этого мира, возможно он освободился как-то по-другому… Я не завидую ему и не обижен… Но, по правде, мне кажется, что он убил себя…
— Вы знаете… Здесь тьма мечтателей! — не выдержал Кирк.
Дядя Джон поднял руку, чтобы остановить племянника, но было поздно. Кирка разбирало:
— Я удивлен, что вы никого не встретили за все эти годы. Кстати, а что насчет погоды и всего остального? Вы все это сделали? Это вы поломали природу? И те землетрясения, и ураганы?..
— Нет, но хотел бы… Что может счастья столько дать? Что краше столь прекрасной шебы?!
— Как выглядел тот шебиш, которого вы встретили у моря? — отчего-то спросил Джон.
— О, он был красив! Ему тогда было лет… черт возьми, сотни лет! Выглядел же он не старше сорока пяти. Высокий, жилистый, слегка небрежные русые волосы с жидкой сединой. Рубаха с пышными рукавами и жилет, широкий ремень и плотные брюки. О, я помню шрам, он чуть не лишился большого пальца на левой руке. Не помнил он как сие случилось. Вы знаете его? Я прав?
— Не знаю, — ответил Джон, помедлив, но Кирк услышал в голосе дяди это… Он врал. Кирк же пожал плечами, мол и я не в курсе.
Фирлингтон с небольшой задержкой заговорил вновь:
— Я был женат, два раза, в этом мире. У меня были дети, внуки, но я не знаю есть ли они где-то сейчас. Наверное живы, надеюсь счастливы. Я любил, меня любили, я счастлив был… почти счастлив, но… Не поверите, сейчас, когда так опасно пребывать в этом городе, я счастлив по-настоящему. Но я готов вернуться домой, вернуться в родной мир Фоландии.
Дядя Джон ступил к фоландцу и остановился. Он в упор посмотрел тому в глаза:
— Ее нет больше! Ваш мир пропал, он разрушился. Вам некуда возвращаться; и все, кого вы знали в том мире, скорей всего сгинули за гранью мирозданий.