— Да, тут нестыковка…
Виола заключила:
— В общем, шебрак работает и тут, и там. Пока совершенно не понятно принесет ли нам понимание принципов его работы хоть какую-то пользу. Как одну из теорий будем держать в уме, но пока она не может быть основной.
Рэмон молчал. Он рассматривал камень. В его голове, как обычно, шел незаурядный мыслительный процесс. Вдруг он тихо сказал:
— Стоп!
Кирилл не сразу понял, что «стоп» адресовали ему.
— Останови! Надо немого вернуться.
— Нам надо в прибрежные воды Порту… — начала было Виола.
— Он вспыхнул и погас, — пояснил Рэмон. Виола сразу умолкла.
Камень начинал еле заметно светиться по мере движения в обратном направлении, но вот уже он разгорался, зеленый свет становился интенсивнее.
— Он светится. Не так ярко, как в Воллдриме, но… Здесь что-то есть. Мы где?
— Близ Крита, — пояснил Кирилл Беккет.
— Критское море… точнее пролив Касос… — согласился Генри Смолг. Он уже изучал карту, которую всего несколько секунд назад быстрой мечтой скопировал с экранов, висевших перед глазами у Кирилла.
— Здесь точно что-то есть, — сказал Рэмон.
Камень опять погас.
Трое мечтателей обступили карту.
Кирилл сбавил скорость. Около получаса понадобилось им, чтобы обшарить пролив Касос, и вскоре стало ясно, что на востоке к северу и к югу от греческого Крита каменный шебрак включался. Камень чувствовал нечто в голубых водах. Огромные скальные плиты и каменный бисер на дне, плавниковая живность — местное море позволяло разглядеть дно невероятно четко, и даже на большой глубине. Однако даже намека на что-то фоландское оно не показало.
Виола пальцем разрезала пространство над головой и вытащила невесть откуда тетрадь Карла. Обычное дело — во многих мечтательных мирах носить предметы в пространстве, соотнесенном с тем, в котором ты находишься. В целом с помощью соотнесенного пространства и работал мини-орей, позволяющий творить мечты в малошебных мирах. Как удобно передвигаться на большие расстояния, но не тащить вещи с собой! Они всегда рядом — руку протяни и возьми. Одна проблема — если забыть о вещице, она канет в небытие, сохранится в вечности, обреченная никогда не найтись. Сфера нисту-рум позволяла так мечтать. Она была пластичней прежнего Воллдрима, но не так непредсказуема нынешнего. Даже Хванч, который не участвовал в дискуссии, но наблюдал за всеми, не нуждался в фоулке хоть и находился в сфере, дарующей мечты.
Виола открыла тетрадь на нужном странице и развернула бумажную карту, вклеенную в середину. Помимо множества схожих пометок, над столицей острова Крит красовалась жирная красная точка.
Рэмон заглянул в тетрадку:
— Давай к городу подлетим. Кирилл, ближе к Ираклиону подведи! — Кирилл все сделал, и камень засиял еще ярче, чем близ побережья. — Два места над морем Карл не отметил, но город — здесь совпадение!
— Думаете там есть вход в Фоландию? — спросил Генри, а Рэмон задумчиво произнес:
— Надо посмотреть карту землетрясений, цунами и тому подобного в этих местах. Четырнадцатый век… пятнадцатый… где-то так…
— О чем ты думаешь? — спросила Виола.
— Пока только догадки, — ответил зеландериец.
Расспрашивать дальше никто не стал. Все равно это было бесполезно. Рэмон вернулся на свою скамью и задумался.
— Не то, — прошептал он и повернулся к людям, толпившимся у карты Крита. — Все места проверять слишком долго! Предлагаю вернуться к первоначальному плану. Океанское плато на указанных Карлом широтах. 36 градусов северной широты и 11 западной долготы, — высказался он.
— А что зашифровано в трехзначном цифровом ряду, приведенном около этих координат? — спросил Генри, тыкнув пальцем в длинный столбец чисел, изящно выведенный рядом, на океанском фоне карты.
— Трудно сказать… — ответила Виола. — Кирилл, летим к Португалии, как и сказал Рэмон.
Кирилл взял прежний курс.
Точки, кружочки и всевозможные пометки составляли нечто походившее на овал, который на большой и нескольких малых картах неочевидно прорисовал Карл Крубстерс. Его пометки встречались на территориях нынешних Судана и Камеруна, Центральной Африканской Республики. Далее несколько точек в Атлантике — вдоль западного побережье африканского континента, одна на Гибралтарском проливе; множество в Средиземном море и нескольких странах Европы; греческих островах; в Красном море. Египет и чуть южнее него карта была просто-таки изрисована красной ручкой. Через Эфиопию проходила яркая жирная черта. Скорее всего Карл отмечал нечто важное, фиксировал места и зоны, обозначающие… обозначающие черт знает что!
Воллдрим также был обведен жирным кругом. Жаль Карл не оставил вразумительных пояснений обо всем этом.
Однако Виолу осенило. Рэмон сказал про карту землетрясений. А ведь своеобразная галочка с нижним подчеркиванием — это «катаклизм». Карл частенько сокращал длинные фоландские слова… Виола всмотрелась. Такая галочка встречалась около некоторых закрашенных точек, около других стояла буква «H», в некоторых местах вопросительный знак. Карл выделял катаклизмы? Но почему только эти, ведь планета испытывала своих жителей постоянно и повсеместно? Что же конкретно исследовал Карл? Судя по рассказу Фирлингтона, тот встретил Карла сто двадцать лет назад на побережье Португалии. Неподалеку от места, которое Карл выделил на карте ярче остальных, в месте, куда сейчас направлялись они сами. Где, как не там, они скорее всего найдут ответы?
Рядом с координатами «36”11'» Карл разместил длинный столбец из цифр. Около первого числа в длинном ряду он написал: «Мы». Может быть Карл и Фирлингтон договорились о чем-то еще? Может быть Фирлингтон забыл сказать им какую-то важную деталь или часть истории выдумал?
Они летели уже больше часа, и каждый из мечтателей был занят чем-то своим. Несмотря на это, все они думали примерно в одном направлении. Рэмон рассматривал карту и следил за камнем, Генри стоял около Кирилла. Они беседовали о Фирлингтоне, о Карле, о многом…
Виола долго размышляла, перечитывая одну из тетрадей Карла. Она посмотрела на своего воллдримского друга Хванча. Тот лежал на спине на перине сферы и игрался с мечтами. Свободный красный жилет был расстегнут, открывая белую рубаху без ворота, темные зауженные брюки чуть не рвались на согнутом колене, а на одном из ботинок он забыл завязать ярко-красный шнурок, контрастный к белым кедам. Он творил миниатюрные цветы, слова, ленты стихотворных строк, силуэты лиц, рисовал воздушные картины, преобразовывал их и распылял, когда приходила новая идея. Он тренировал свой талант. Но, что удивительно, он не горевал, после возвращения из тумана. Его не поразило безумие, как тех двоих, что пару веков назад вышли из белой пелены. А известие о болезни Магдалены он воспринял спокойно. Само его возвращение стало настоящим шоком, но одновременно из-за этого самого возвращения Рэмон решился действовать с непримиримой срочностью. Что примечательно Хванч стал безмятежным или… как бы это точнее выразиться — его лицо приобрело ранее несвойственные ему черты. Взгляд стал уверенным, но в нем не было решительности. Казалось он обрел понимание глубокое и точное, которое не толкает к активным действиям, но вселяет умиротворение. Во взгляде Хванча появилась глубина, свойственная мудрому человеку. Что же случилось с ним в тумане? Все ли он рассказал? Ведь, когда она пришла к Рэмону четыре часа назад, Хванч уже был там. Почему в первую очередь он пошел к Рэмону, а не к ней? Почему он перестал ей доверять?..
Виола одернула себя. Опять ее фантазия раздувается под действием воображения, разгоняется безумием! Подозревать Хванча — это верх сумасшествия, ведь они больше десяти лет дружили, и кто в их дружбе больше притворялся? Скорее она. А Хванч всегда был честен и прямолинеен!
— Кристиан, — позвала она.
— Да, моя дорогая Мэри, — ответил он, улыбнувшись. Он промечтал все правильно — аккуратно поставил себя на ноги. До середины тонкой подошвы кеды утонули в мягкости сферы. Хванч подошел, присел рядом. Уложив руку на спинку скамьи, он обнял за плечо Виолу, и она почувствовало тепло его руки и запах… Да, так пахнет мокрая земля.