«Египетский» зал.
В соответствии с обычным расположением комнат в домах того времени, за приемной - официантской непременно должен был следовать зал, получивший в Останкине название «египетского» по четырем колоссальным статуям - кариатидам, «египетским идолам» из серого мрамора, поддерживающим порталы дверей и так своеобразно, по-останкински, поставленным на деревянные подставки - барабаны, легкость которых еще подчеркнута золочеными деревянными гирляндами из цветов. Но, странное дело, это сочетание камня и дерева, массивности и хрупкости кажется здесь закономерным.
Чтобы вполне представить себе прежний вид зала, мы должны вспомнить, что верхняя часть его стен была обита голубым атласом; ниже шел, как и теперь, золоченый карниз, под ним стена была выкрашена в синий цвет и задрапирована такими же тканями, из пышных складок которых выступали упомянутые статуи. В глубине зала занавеси расступались перед глубокой нишей, отделанной колоннами из желтого искусственного мрамора, пересеченными хорами для оркестра, рисунок для которых дан Кваренги. Эти колонны так же, как и лепные украшения, - работа иностранного мастера Фитц-Остервальда. По бокам центральной ниши - две других, неглубоких, двухъярусных. В них наверху были декоративные деревянные вазы, а внизу, две мраморных Венеры французской работы конца ХУНТ века. Под хорами огромный диван и над ним превосходные фарфоровые медальоны известного английского завода Вэджвуд. Они изображают Петра I и Екатерину П. В простенках между окнами - зеркала в очень хороших резных рамах, купленных у одного из московских резчиков в 1797 г., но вызолоченных уже в Останкине. Под ними - великолепные резные консоли, накрытые досками из сибирского малахита.
Малиновая гостиная.
Соседняя малиновая гостиная, прежде обитая пунцовым бархатом, приблизительно сохранила, как и египетский зал, свою былую расцветку, повторяя вместе с ним принятую для всей анфилады гамму резко контрастных (дополнительных) тонов. По тому же принципу, драгоценный ковер, покрывавший ее «штучный» пол был обшит по краям синим сукном. Прежде в этой комнате стояло значительно больше мебели, но все же и тогда главным предметом ее убранства, придававшим ей особый смысл, был огромный портрет «венценосного друга» - Павла I, работы брата архитектора П. Аргунова, Николая, также крепостного, приобретшего значительную славу и, после отпуска на волю в 1816 г., признанного академиком. Готовясь к приему Павла в Останкине, Н. П. Шереметев особенно беспокоился, чтобы этот портрет поспел во-время и постоянно торопил художника. Николай Аргунов - мастер очень неровный, в котором его заграничная «классическая» учеба не победила склонности к интимности, проникающей превосходный портрет Прасковьи Ивановны Шереметевой, находящийся в Кускове. Официальные портреты ему удавались хуже. Все же в останкинском Павле немного беспокойная композиция хорошо уравновешена хотя и резкой, но продуманной и выдержанной гаммой красок. «Фарфоровое» лицо Павла не лишено точной характеристики. Примечательна монументальная, очень строгая и в то же время пышная рама портрета, придающая всей гостиной характер какого-то капища «во славу государя».