Лысеющий мужчина средних лет с острым крючковатым носом и клинообразной бородой, которые придавали его худому, изможденному лицу еще больше остроты, прикрыл рукой глаза, будто старался спрятать их от того, что мог увидеть.
— Долой с очей моих, — устало прошептал он, не глядя на тех, кого гнал от себя прочь.
Когда шуршание одежды и торопливые испуганные шаги стихли, он остался один. Посидев так еще несколько минут, мужчина тяжело встал. Спустясь вниз по ступеням, обрамляющим величественный трон, мелкими шагами направился к узкому оконцу, искусный витраж которого светился сквозь витиеватую кованую решетку. Неожиданно резко оглянулся, словно хотел застать кого-то врасплох. Тяжело и прерывисто вздохнув, он торопливо вернулся назад, не желая оставлять пустым символ своей безраздельной власти. Усевшись на трон, уронил голову на грудь и закрыл лицо руками.
— Презренные… перста мне лобызая, алчут погибели царевой, смерды… Истинно смерды, волею моей возвысившиеся, — слышалось нервное бормотание сквозь сомкнутые тонкие пальцы, унизанные драгоценными перстнями. — Благими деяниями да речами лестными, что лукавыми устами глаголются, ослепили меня, ослепили… Жало змеиного не узрел, что погибель мне несет. А через меня и всей Руси, кою Господь мне повелел спасать и укреплять ежечасно. Ох, не сыскать мне покоя на земле греховной!
Порывисто вскочив, он бросился на колени, схватил судорожно тяжелый крест с множеством ярких камней, висевший на груди. Потрясая им, истерично и брызжа слюной зашипел искаженным ртом:
— Боже всемогущий, наставь на путь истинный, не во спасение мое, а во спасение Руси Великой, что есть Третий Рим!!! Дай мудрости извести безбожников продажных! Изгнать из пределов моих, аки и Ты, Отче мой небесный, изгнал нечисть из бесноватого, в свиней заточив лукавого!!! Молю, Боже! Сил дай мне, грешному! Дай узреть волю святую рабу Твоему Иоанну!
Согнувшись, он обхватил голову руками и безжалостно впился в виски скрюченными пальцами. Жалобно всхлипнув, бросился на четвереньки и боком, с нечеловеческой отвратительной грацией пополз к трону. Взобравшись на него, затравленно оглянулся по сторонам в поисках неведомой угрозы, крепко зажмурился и замер так, что дыхание его можно было уловить, лишь вплотную прильнув к влажному от слез лицу государя Иоанна Васильевича. Всего несколько дней назад проводил он в мир иной свою любимую жену Анастасию, в девичестве Захарьину, бывшею для него опорой и счастьем.
В эти минуты русский самодержец хоть и был неподвижен, вершил непосильно тяжелую работу. Вспоминая былые годы, так стремительно бежавшие от него на страницы летописей, он вершил судьбу. Судьбу своего приближенного боярина Алексея Федоровича Адашева, тесно связанную с судьбами десятков других подданных грозного православного царя. В суетную круговерть былых дней, что металась в голове государя, вторгались видения из будущего. В этом вихре рождалась государева воля. Она воскресит перестук молотков и визги пилы, которые доносятся до кремлевских стен, когда строят размашистый вместительный помост, увенчанный плахой, что возвышается, бесстыдно прося крови на глазах у покорной толпы, ждущей казни.
В памяти самодержца, замершего на троне, явился сквозь время день его свадьбы, свершившейся в начале сурового февраля 1547 года. В той пышной церемонии Адашев играл одну из почетнейших ролей. Он был ложничим и мовником, удостоенным чести застилать ложе новобрачных и омывать жениха в бане, прежде чем тот отправится в несмелые объятия своей законной супруги. Едва заметная улыбка скользнула по лицу царя, осветив его черты слабым отблеском счастья того дня.
И тут же сошла с уст государя — в его сознании засветилось зарево страшных московских пожаров, бушевавших в Первопрестольной в апреле и июне того же года. Тогда государь познал могучую стихию народного гнева. Разъяренная толпа, еще вчера бывшая его смиренным народом, бесчинствовала и убивала, подобно свирепой буре, не знающей ни жалости, ни покаяния. Жертвой тех событий стал Юрий Глинский, родной дядька Иоанна Васильевича. Обвиненный народом в мздоимстве и беспочвенной жестокости, государев родственник был растерзан сотнями рук, жаждущих возмездия.