— Ты, Федя, осторожнее, — ухмыльнулся Васютин. — Так много по мобильнику говорить нельзя. Мозг вскипит. — И, тут же вскочив со скамьи, заорал, хватаясь за голову:
— Да на хрена же пас назад, когда он под кольцо открытый бежит!
И, тяжело плюхнувшись на скамью, разочарованно протянул:
— Ну, братцы… Этак вам с ЦСКА никогда не сыграть.
Черный как смоль, красивый, могучий жеребец несся во весь опор по лесной тропе, покрытой молодой травой, пробивающейся через прошлогодние гнилые листья. С его морды слетали хлопья пены, попадая на вороную гриву, развевающуюся в урагане стремительной скачки. Тщетно стараясь убежать от хлестких ударов плетки, раз за разом обжигающих его бока, конь заходился в неистовом галопе. Его наездник, в кожаной кирасе, черных шароварах и алых сапогах, пригнулся к самой шее скакуна, словно врос в тело бегущего животного. Человек тоже был красив и могуч. Даже масть у них была одна — черные волосы сливались с конской гривой. Глаза обоих были налиты кровью. И безумны.
Вслед за лихим всадником, с трудом поспевая за ним, скакал его отряд. Всего на лесной тропе людей было около тридцати. Все они были чем-то неуловимо похожи. То ли предчувствием дикого пьянящего веселья, которое светилось в их глазах, то ли предвкушением скорой расправы, запах которой щекотал их ноздри. Но имелась и одна явная примета, указывающая на то, что они связаны одной клятвой, и клятва эта замешана на крови. К седлу каждого были привязаны скрещенные метлы, увенчанные отрубленными собачьими головами. Любой, кто встретил бы их в весеннем лесу, мог бы поклясться, что мимо него на полном скаку пронеслись всадники самой смерти.
Отряд опричников во главе с командиром Орном, что прибыл из далекой немецкой земли в услужение русскому царю, ворвался в Осташково со стороны реки Копытенки. В селе началась паника — от одних лишь рассказов про зверства «псов государевых» волосы вставали дыбом. Те, кто попадал под их карающую руку, молился о легкой смерти от удара саблей. Да и петля была бы желанным исходом, спасающим от смерти на колу, четвертования или от разрыва лошадьми. Случалось, что верные слуги царя жгли заживо целые семьи, со стариками и малыми детьми, сперва искусно вспоров животы и отрубив пальцы.
Но в тот день высшие силы были милостивы к крепостным обитателям Осташкова. С шашками наголо, пересвистываясь и улюлюкая, опричники проскакали мимо насмерть перепуганных крестьян — спешили к барскому имению. Их целью был владелец поместья и все, кто имел к нему какое-либо отношение, от членов семьи до последнего слуги.
Когда всадники достигли пределов боярского дома, невинная кровь хлынула тугой струей, до краев наполняя чашу родового имения боярина Сатина. Как только первая отрубленная голова покатилась, подпрыгивая, по пыльному двору, оставив позади себя дрыгающее ногами тело, дворня боярского дома в селе Осташково услышала то, что боялся тогда услышать каждый на Руси.
— Да будет исполнена воля государева! — протрубил зычный бас, перекрывая звуки резни: вопли ужаса, мольбы о спасении и просьбы о пощаде, предсмертные хрипы умирающих, детский плач, конский топот и ржание, гогот убийц и свист рассекающих воздух клинков.
— Смерть изменникам! — на все лады отзывались ему голоса в разных сторонах двора. Опытные каратели действовали четко, преграждая жертвам пути к бегству и в то же время оттесняя их в ту сторону, где несчастных ждала острая сабельная сталь, зажатая в беспощадных сноровистых руках. Не прошло и минуты, как подворье, состоявшее из барского дома и нескольких второстепенных построек, затихло, наполнившись обезглавленными телами.
Вдруг адский вопль прорезал двор. Это рукодельница Алевтина, метавшаяся в поисках спасения, увернулась от сабли всадника. Вместо того чтобы разом расстаться с головой, она сперва потеряла руку, отрубленную чуть ниже локтя. Истошно крича, чернавка закружилась вокруг себя, пытаясь схватиться уцелевшей рукой за обрубок, щедро поливающий двор кровью.
— Не тронь девку, Порфирий! Пущай она нам сперва спляшет! — прокричал кто-то из опричников. Остальные захохотали в ответ.
— Негожую православному человеку забаву отыскали, — прогрохотал бас, что возвещал о воле государевой, когда слетела с плеч первая голова. Голос принадлежал пузатому опричнику с седой окладистой бородой. Возрастом он был старше остальных. Пришпорив коня, бородач направился к Алевтине. Поравнявшись с рукодельницей, уверенным движением он обезглавил ее и победно поднял саблю, насадив на нее голову, зияющую раскрытым ртом. Удаль старшего отряд встретил одобрительным гулом.