— Что ты тут крутишься с тарелками! Сегодня угощаю я!
— У нас так не делается… — начал было Данилов.
— И молчи! — заявил Кармадон.
— Ну смотри…
— Я ведь теперь знаю, кто ты! — сказал Кармадон и пальцем ткнул Данилова в бок. — Я в театр к тебе заглянул, в яме твоей посидел за барабанами и тарелками, еще кое-чем интересовался… Я справки запросил о тебе в канцеляриях… И получил их… Вот и знаю, кто ты…
Кармадон улыбался чуть ли не благодушно, но в благодушии его Данилов уловил и нечто металлическое, возможно молибденовое. «Стало быть, все проверил…»
— Ну и кто же я? — спросил Данилов. И он решил окрасить разговор улыбкой.
— Как тебе сказать… Ты вроде этого… Штирлица… Ты тут свой… Туземец… Ты и думаешь по-здешнему… И пиликаешь по-ихнему… Ты здешний, ты земной…
Тут Кармадон остановился, как бы желая подержать Данилова в напряжении и уж потом либо одобрить его, либо разоблачить. Одобрил, похлопал Данилова по плечу:
— Так и надо!
Кармадон включил на всякий случай все три программы приемника «Аврора», стоявшего на кухне, разом, пустил воду в мойке на полный звук. Он пододвинулся к Данилову и зашептал ему на ухо:
— Нам такие нужны! Я устрою тебе перевод в нашу Канцелярию от Нравственных Переустройств. Наша-то канцелярия примет тебя и отцепит от твоей, теперешней… И уж они тебя достанут со временем «Ч»… Только тебе придется подписать наши условия… Согласишься ли ты?
«А вдруг приемник и вода в мойке не помешают услышать Кармадона? — подумал Данилов. — Надо было еще в туалете воду спустить!»
— Завтра, — шепнул Данилов. — Завтра все и решим.
— Ладно, — кивнул Кармадон.
— Андрей Иванович, где вы? — крикнули из комнаты.
— Пошли к ним, — сказал Кармадон. — Тебе нужно будет еще подписать все мои каникулярные документы. И уж помоги мне приобрести сувениры.
— Как же мы с тобой раньше о сувенирах не вспомнили! — всполошился Данилов. — Завтра все магазины будут закрыты!
«Голова моя садовая! — сразу же подумал он. — Я впрямь соображаю лишь по-здешнему! При чем тут магазины!» Но Кармадон, казалось, не заметил его оплошных слов.
— Впрочем, в магазинах одна дрянь, — сказал Данилов. — Придумаем что-нибудь…
Он готов был сейчас угодить Кармадону. И из-за стечения обстоятельств. И просто так от души. Знал он и какие сувениры будут иметь успех в каждом из Девяти Слоев.
— Андрей Иванович! — пробасил из комнаты Земский.
— Андрей Иванович — это я, — объяснил Кармадон. — Андрей Иванович Сомов. Из Иркутска. Твой гость. Пошли.
— Здорово, Данилов! — обрадовался хозяину Земский, но тут же отчего-то и смутился.
— Здравствуй, Володя! — сказал водопроводчик Коля, он был одних с Даниловым лет, поэтому и называл его Володей. При встречах, даже и в трезвом виде, всегда улыбался Данилову, уважая его: Данилов ни разу не засорял туалета и сам спускал черный воздух из батарей, когда давали горячую воду.
— Николай Борисович, — обратился Данилов к Земскому, все еще пребывавшему на больничном листе, — как вы чувствуете себя?
— Спасибо, ничего.
— У вас люмбаго?
— Люмбаго! — хохотнул Земский. — Вот сегодня хворые места веничком прорабатывал в бане! Но и музыку не забыл. Недавно твоему иркутскому приятелю Андрею Ивановичу исполнил свои новые сочинения…
— Ну и как, Андрей Иванович?
— Забавно, — сказал Кармадон, — забавно. Как это ваше направление в искусстве называется?
— Тишизм, — сказал Земский. — Тишизм.
— Чтой-то краны течь хотят! — вставил водопроводчик Коля.
— Действительно! — хохотнул Земский.
— Сейчас, — сказал Кармадон.
Он сходил на кухню и принес три запотевшие бутылки водки и две «Северного сияния». К кускам жареной рыбы хек добавились шпроты на черном хлебе, банка килек и, Данилов обратил на это особое внимание, банка скумбрии курильской в собственном соку из его холодильника. «Что это он? — удивился Данилов. — Или все истратил вчистую?» Данилов захотел улучшить стол, в воображении его тотчас возникли цыплята табака и седла барашка, однако Данилов подумал, что своими угощениями он будет неделикатен по отношению к Кармадону. И он вернул горячие блюда в рестораны, местные и балканские, лишь некий аромат жареной баранины остался над рыбным столом. Земский учуял его и насторожился. Но Коля уже разлил.
И понеслось. И покатилось.