Капитан заметил, что доктор Боярская устала. По прошествии стольких лет она сознательно, добровольно отдавалась в его руки. Никто никогда не смог бы разгадать загадку часовщика, если бы она этого не захотела, если бы решила защищать себя до конца. Кроме умершего Кропивницкого эта тайна была известна только ей. Она действительно его любила, хотя, по всей вероятности, плохо помнила, как и мать.
– Я много лет жила с сознанием, что выдала дедушку в руки гестапо. Это гестапо вошло в сад. А я думала, партизаны и что дедушка забыл про рычаг. Я уже понимала, что может произойти что-то плохое. И вот вы мне говорите, что его кто-то разыскал и убил. За что? Ведь это так ясно!
– Совсем не ясно, – строго ответил ей капитан. – Это только одна из возможностей. – Но сам не верил в свои слова, так как остановленные часы в доме часовщика говорили в пользу ее версии.
– Вернемся к человеку, который посетил вас в Люблине, – предложил он. – Кто это был, по вашему мнению?
– Один из тех, из партизан, – ответила она на этот раз с полной убежденностью.
– Это не вяжется с фактами. Все они погибли.
– И все-таки это мог быть только он! В противном случае чем вы объясните все мои последующие поступки? Убежала от почтенных людей. Учась в институте, работала нянькой, мыла окна, давала уроки, и всюду преследовал меня его взгляд. Я даже не писала людям, которые сделали из меня то, чем я стала. Боялась, что тогда он меня найдет. Только два раза я не выдержала. Замучила совесть. Когда защитила диплом. И вышла замуж.
– Ну чего вы боялись? – громко спросил капитан. – В юриспруденции существует понятие «действие из добрых побуждений». Оно является смягчающим обстоятельством в отношении несовершеннолетних, не говоря уже о ребенке. Кроме того, тот человек искал Кропивницкого, а вы считали, что дедушка умер.
– Чего я боялась? – рассмеялась она, и от этого смеха у Корды по спине пошли мурашки. – Вам когда-нибудь приходилось убить восемнадцать человек? Любимого человека? Они за мною шли. Иррационально, конечно. Этого никому нельзя объяснить. И не надо, – добавила она тихо, – это вопрос, который человек может решать только наедине с собой и никогда не решит.
«Как знать, может быть, кому-нибудь и удалось, – мысленно ответил ей капитан. – Может быть, именно сейчас ты раз и навсегда решаешь его, только сама еще об этом не знаешь. В эту минуту».
– Впрочем, – добавила она, глядя на своего собеседника, – всегда существовал один шанс из миллиона, что кто-то придет и снимет с меня эту тяжесть. Я кричала во сне по ночам. Можете ли вы себе представить, что делалось с подрастающей девочкой, когда в моменты ужасной ясности, которую взрослые называют самопознанием, она начинала думать о том, как смотрело бы на нее общество, матери и отцы других сыновей, погибших па войне, если бы они узнали, что разговаривают, сидят за одним столом, любят и помогают кому-то, кто является причиной несчастья таких же матерей и отцов, как они. Тетя Марта тоже потеряла на войне двоих сыновей. И разве для этих людей имело бы значение, что я была жертвой той же войны? Ведь я жива. А их нет. Люди всегда будут на их стороне. Это правильно, это справедливо. Моя справедливость, как вы сами сказали, может быть только справедливостью закона. Мертвого, сухого и объективного. Но жизнь, обычная жизнь не объективна, пан капитан.
– Попробуйте вспомнить какие-нибудь детали, касающиеся человека, приезжавшего к вам в Люблин, – предложил капитан Корда тоном, исключающим личный момент. Он заметил, что она переключилась на новую тему быстро и охотно.
– Мне показалось, что тогда, на кухне Донэров, кто-то назвал его Франэком. Но это вам ничего не даст, – продолжала она, не глядя на капитана и не видя, какое впечатление произвело на него это имя, – ведь у них у всех были подпольные имена.
«Да, действительно трудно, – подумал Корда, – ведь Казимеж Олендэрчик, псевдоним Франэк, уже двадцать восемь лет почиет на кладбище, расположенном неподалеку от парка, в котором он погиб. А возможно, это нам что-то и даст. Не могу сейчас утверждать абсолютно категорически. Зато могу утверждать кое-что другое. Что доктор Боярская находится в полной безопасности. Я ошибался, думая, что ей может что-то угрожать. Гипотетический Франэк больше искать ее не будет. Нет причины. Он уже нашел предателя, доносчика, совершил акт правосудия. Правосудия! Боже мой, чем оборачивается частное, личное правосудие. Да что личное, даже коллективное. Но основанное на беззаконии!»
Тем не менее скорее по привычке, чем по необходимости, сказал:
– Если он появится… Если вы когда-нибудь встретите, прошу немедленно сообщить нам об этом.
– Можете быть уверены, я так и сделаю…
Глава XIII
Ирэна пожелала для такого торжественного случая новое платье из Варшавы и потребовала, чтобы с нею поехал он. Это было для него понятно. Даже при скромных средствах, которыми они располагали, ей хотелось иметь то единственное платье, которое помнят.
Уже в гостинице он подумал, что мог бы воспользоваться случаем и поехать на Беляны. Ирэне все равно надо сделать несколько хозяйственных дел. Он только таскался бы за ней по городу, все больше и больше злясь, а это неизбежно привело бы к ссоре.
Трамвай остановился перед больницей. От остановки к главному входу вела длинная дорожка. Вахтер не хотел пропускать его наверх. Несколько злотых помогли ему преодолеть эту преграду. Он поднялся на пятый этаж. Доктор Боярская сидела в ординаторской. Он узнал ее с первого взгляда. Хотя со времени последней встречи прошло восемнадцать лет.
Увидев его, она медленно встала. Он не был готов к такой реакции. И хотел убежать. Но разум подсказывал ему, что это только осложнило бы ситуацию.
«Убийца, – думала женщина. – Пришел, чтобы то же самое сделать со мной. Телефон. – Впилась в него взглядом. – Достаточно протянуть руку. Позвать на помощь! В коридоре сестры. Услышат меня. Я не могу сейчас, при нем брать трубку. Я не могу поднимать тревогу в больнице. Этот случай мог бы стоить мне всего, чего я с таким трудом достигла».
– Вы меня узнаете? – услышала она голос, звучавший иногда во сне.
– Не совсем, – ответила она и удивилась, что ее собственный голос не изменился. Это придало ей бодрости.
«Он не мог бы прийти сюда с таким намерением. Выбрал бы другое время и место. Зачем же он сюда пришел?»
– Я не был вашим пациентом. Мы виделись в жизни всего лишь один раз в Люблине. И это было очень давно. Припоминаете?
«Два раза, – поправила она его мысленно. – Мы виделись два раза. А это третий». Она приподняла брови. Это должно было означать, что она вспоминает.
– Ах, вы пришли ко мне частным образом? Видите ли, у меня в больнице нет времени для визитов подобного рода. Я здесь работаю.
– Я ненадолго, – сказал он быстро.
Она лихорадочно обдумывала, что делать. Можно отослать его в приемную для посетителей. В утренние часы там было совершенно пусто. Можно условиться о встрече где-нибудь вне больницы. В обоих случаях у нее появлялась свобода действий, время, необходимое, чтобы позвонить в милицию. Как странно, этот человек пришел к ней сам, спустя два дня после визита капитана милиции. Во всем этом было что-то странное.
«Отпустить? – подумала она. – Ни в коем случае. Может не вернуться. Тем более что он не мог не заметить, какое впечатление произвел на меня в первый момент. Ничего не поделаешь, я должна принять решение».
– Хорошо. Пожалуйста, – сказала она вежливо. – Подождите меня в коридоре. С левой стороны находится приемная для посетителей. Я сейчас туда приду. Кабинет, к сожалению, занят. Через пять минут здесь будет совещание отделения. – Посмотрела на часы. Она не могла собраться с мыслями и говорила какие-то глупости. Неожиданно для себя она осталась одна. Она не думала, что это у нее так легко получится. Посетитель сразу же молча покинул кабинет, только кивнул головой, не выказывая никаких опасений. Она схватила со стола телефонную книжку и стала судорожно ее перелистывать, но ничего не могла прочесть: строчки расплывались, руки тряслись – она боялась, что кто-нибудь войдет и вызовет ее к больному.