Послышался звук шагов. Хенрик быстро обернулся, словно пойманный на месте преступления. Между ящиками протискивался огромный детина с сытой физиономией. Видимо, любитель поесть, выпить и поспать.
— Ты! — крикнул верзила, приближаясь. — Не беги! Это ты из лагеря?
«У него тоже брюки на ладан дышат, — подумал Хенрик. — Зато пиджак!»
— Откуда это у тебя? — спросил он.
Верзила рассмеялся. В его сытой физиономии образовалась дыра, все передние зубы отсутствовали.
— Котелок варит, — ответил он. — Ну как живется, лучше, чем в лагере, да? Дожили, куриная морда. — И недоверчиво: — Это ты был у уполномоченного?
— Я.
— Отлично. Ты из какого концлагеря?
— Я из Бухенвальда, — ответил Хенрик.
— А я из Освенцима.
— Поздравляю.
— С чем?
— Ни с чем. Ты успел поправиться.
— Уже два месяца, — рассмеялся парень. — Когда вернулся?
— Неделю назад. Или немного больше.
— Может, лучше было остаться там?
— Не уверен.
— Семья? — догадался парень.
— И это, — ответил Хенрик. — Но их нет.
— Я, как пришел, сразу женился, — рассказывал освенцимец. — Дом — полная чаша. Никого не нашел, говоришь?
«Какого лешего ему надо?» Хенрик ответил равнодушным голосом:
— Вместо дома груда щебня. Попробовал разобрать, порвал брюки. Одному ничего не сделать. Да и зачем? Пусть себе лежит.
— Смывайся во Францию.
— Зачем?
— Насладишься жизнью. Разве ты не заслужил? Что тебя здесь держит?
— В общем-то ничего.
— А что будешь делать? — спросил освенцимец.
— Не знаю.
— Подыскиваешь работу?
— Нет.
— Что умеешь?
— Я мог бы работать учителем, но не хочу. Из-за этого мы и схлестнулись с уполномоченным.
— Ты прав! С детьми, за нищенскую плату — это не для нас. Мы должны пожить, черт побери!
«Еще один максималист», — подумал Хенрик.
— Не бойся, со мной не пропадешь, — заверил мордастый. — Бухенвальд не Бухенвальд, одним словом, лагерник — это главное. Чесек, — представился он.
— Хенрик.
— Умеешь водить машину?
— Не успел получить права.
— Но понятие имеешь?
— Как будто.
— Ну так иди. Иди, фраер, не валяй дурака.
— Подожди, — Хенрик сделал глубокий вдох. «Спокойно, не дать себя заговорить». — Куда я должен идти? К. уполномоченному?
— К нему. Там шеф и мои кореши.
— Шеф?
— Пан Мелецкий, доктор. Мы возьмем тебя в свою компанию.
— Что я должен делать?
— Ничего особенного. Шеф тебе объяснит. Надо уметь водить машину.
— Мне нужны брюки, — сказал Хенрик. — Я разорвал их, разбирая развалины.
Чесек начал смеяться:
— Вот лопух! Брюки! У тебя их будет десять, двадцать. Сколько хочешь. Положись на меня. Что они видели в жизни? Эти зеленые юнцы, фраера несчастные, только мы что-то и видели.
«Только мы, — мысленно повторил Хенрик. — Может, правда. Черт его знает».
2
— Вы надумали? — спросил уполномоченный.
Все четверо сидели на хрупком диванчике в стиле рококо. «Который из них шеф?» У стены лежало безногое кресло — не выдержало веса одного из этих верзил. Маленький шатен с прилизанными волосами, наверное самый главный, он очень энергичен, это его выделяет, а верзилы ему подчиняются, потому что они тугодумы.
— Кажется, есть какая-то срочная работа, — сказал Хенрик. Освенцимец поспешно вмешался:
— Пан доктор, это мой кореш, узник из лагеря, не из Освенцима, но свой парень, умеет водить машину.
Диван задвигался, энергичный мужчина с прилизанными волосами продолжал сидеть, зато поднялся верзила лет пятидесяти, с правильными чертами лица и мягкими светлыми волосами, в которых проступала седина. Он стал перед Хенриком и с минуту молча рассматривал его пронизывающим взглядом. Теперь уже не оставалось сомнения, что в этой группе верховодит он. Хенрик спросил: