Отречение было в моём сердце теперь. Я не хотел этого…
…Отречения...
− Владик, сынок, что с ней будут делать дальше?
− Мы останемся с Мирой в Швейцарии до декабря, отец. Это нужно для полной реабилитации сестры после операции.
− Так долго? − со вздохом, удручённо спрашивает постаревший, охрипший от груза прожитых лет мужской голос в трубке. Голос моего отца.
− Мира всю оставшуюся жизнь будет принимать подавляющие иммунную систему препараты, чтобы предотвратить отторжение донорского сердца. Поэтому для неё индивидуально должны подобрать перечень необходимых лекарств, без последствий на организм сестры в целом. Она будет учиться заново ходить, есть, дышать… Жить. И я вместе с ней, отец.
− Сынок?! − недоумённо, непонимающе, разделив свои эмоции и чувства пополам, замешав в них долю возмущения, воскликнул отец.
− Мне пора, папа. Я должен ехать в больницу.
«Разъединили», − солгал себе, прижимая палец к красной иконке на смартфоне.
− Я начинаю ревновать, − негромко прошептал я, наклоняясь к уху сестры и удостаиваясь ласкового касания коротких прядей по лицу и короткого поцелуя в щёку от сестры, медленно вышагивающей сотни метров на беговой дорожке.
− К нему? − скрываясь от своего тренера занавесями пышных каштановых волос, сморщивая симпатичный маленький носик бормочет сестра.
Я оглядываюсь на невысокого крепко сбитого мужчину средних лет в неподходящей его телосложению форме медицинского работника и делаю воистину недоумевающее лицо.
− Он тебе совсем не нравится, что ли?
− Совсем, − подтверждает сестра, кивая и опираясь руками в переднюю стойку делает следующие несколько шагов с короткой передышкой.
− Попросить, чтобы его уволили? − серьёзно спрашиваю.
− Влад, прекрати! − закатывает глаза эта маленькая интриганка. − Ты знаешь, что я не это имела в виду. − Она отворачивается и смотрит на своего «совсем» не нравящегося ей тренера, выдвигая мне ультиматум.
− Господин Калнышов, ваша сестра делать огромный успех, − вступает в разговор, обсуждаемый нами мужчина.
− Неужели? − саркастично улыбаюсь я и получаю в награду насупленные брови любимой, фыркающий звук, слетающий с её очаровательных губ. − Думаю, в этом не малая доля ваших усилий?
Господин Венченцо расплывается в улыбке от моей плохо завуалированной похвалы и сразу же отводит взгляд, игнорируя мой пристальный взгляд в его сторону. Он останавливает ход беговой дорожки и, придерживая сестру за талию одной рукой, другой помогает ей сойти с тренажёра, подводя Миру к скамейке. Мои глаза неотступно следят за этими руками, а ноги следуют к той скамейке.
− Вы можете отдохнуть немного Мирочка, а потом мы позанимаемся ещо чут-чут. − улыбчиво говорит Венченцо, бравируя своим отменным итальянским акцентом. Я дожидаюсь, когда мужчина отойдёт от нас с сестрой достаточно далеко, но говорю, всё ещё не отрывая от него своего хмурого взгляда.
− Думаешь, действительно не стоит просить его увольнения?
− Влааад! − нетерпеливо выдыхает Мира, насильно приковывая мой взгляд к своему лицу, намеренно поворачивая его только двумя пальцами.
− Что не нравлюсь? − усмехаюсь я, несильно отдёрнув голову назад и склоняя её в пол.
− Нравишься, − шепчет она, со смешинками в голосе и глазах.
− Я ужасен?
− Да. Но это не имеет никакого значения.
Я смотрю на неё, и могу только это − смотреть. Вокруг десятки реабилитирующихся пациентов клиники и их физиотерапевты, в ближайшем отдалении от нас итальянец, который редко поглядывает в нашу сторону, даря нам самую искреннюю улыбку, которую имеет в своём арсенале. Мне хочется расхохотаться, но я только качаю головой.
− Я ужасно соскучился, − рычу я, запрокидывая голову в моральном изнеможении.
− Прости, − проговаривает Мира извиняюще и накрывает мою руку на скамейке своей обжигающей ладонью.
− Ты не виновата. Просто…просто. Во сколько у тебя сегодня массаж?
− В семь и… Что ты задумал? − в её голосе мнительные нотки, и я начинаю улыбаться.
− Как считаешь, может мне помочь освоение курсов лечебного массажа?
Мира во весь голос смеется, и её смех служит для меня лучшим афродизиаком.
− Значит, не поможет, − обречённо выдыхаю я, никак не сумев сдержать рвущуюся за границы уголков рта улыбку.
Мира оглядывает помещение и осторожно гладит меня по щеке, немедленно напрягаясь в натянутую струну и требуя моего полного внимания.
− Влад, − тихо начинает она, и я уже готов услышать от неё следующую глупость вроде инициативы нашего расставания прежде. − Я не буду сердиться на тебя, если… − она запинается, полностью опровергая свои собственные слова, которые произносит прямо сейчас. − Если тебе нужна женщина. − Я так увлечён её прерывающимися интонациями, что смысл её слов не сразу проникает в сознание, но когда он меня настигает, я резко оборачиваюсь к сестре и прошу, сдерживаясь, чтобы не рассмеяться или не накричать на свою несусветную выдумщицу.
− Продолжай.
− Мы с тобой не были близки около трёх месяцев, мы… Мы почти как брат с сестрой…
− Мы и есть брат с сестрой, − ухмыляюсь я.
− Да, но, − она кивает, упрямо глядя в пол, и сильно сжимая деревянное седалище скамейки. − Ты здоровый мужчина и тебе необходимо…
Я не выдерживаю и, придвигаясь ближе к сестре, кладу её головку, занятую глупыми мыслями себе на плечо, попутно начиная шептать на ушко.
− И тебе было бы всё равно? Всё равно, если бы я проводил ночи в объятиях какой-нибудь привлекательной иностранки, а днём сопровождал тебя на реабилитационные занятия?
− Нет, то есть да, − заикаясь одним вдохом, пробурчала она.
− Не ревновала бы, значит?
− Ревновала, − глубоко вздохнула, признаваясь. − Но ведь ты не железный. Я всё понимаю, я же не маленькая.
− А ты? Как же ты? − продолжал этот разговор, занимающий меня как познание Миры с неизведанной для меня стороны, а Миру как ожидание вердикта относительно моей предполагаемой в будущем и заранее обговоренной измены.
− Я? Такая физическая нагрузка противопоказана мне в ближайшие два месяца, ты же знаешь? − Как легко она говорила о наших отношениях, без тени смущения в голосе, но за храбростью, толкающей её на такие откровения, был наложен ещё один слой бесстрастности, призванный убедить меня в том, что Мире не будет больно от осознания удовлетворения моих физических потребностей.
− Знаю, но я не об этом. Нельзя, это не значит, не хочется. − Только теперь её щёки обагрились смущённым румянцем, и она попыталась оттолкнуться от моего плеча.
− Тшш, − остановил и вернул её крамольную головку обратно на своё плечо. − Ответь же мне?
− Ты выбрал неподходящее место для своего вопроса, − думала избежать ответа, продолжая заливаться восхитительным румянцем, так прекрасно идущим к её тёплому шоколаду глаз.
− А твой вопрос очень подходил под это место? − парировал, сделав соответствующий жест рукой в сторону. − Я не отпущу тебя, пока ты мне не ответишь.
− Я не могу, − она на мгновение прижалась лицом в ямку на моём плече, а затем закрыла его обеими руками. − Мне стыдно.
Я ничего не мог сделать, кроме как забрать её дрожащие руки от лица в свои ладони и сжать их настолько сильно, чтобы она осознала и не сомневалась. Чтобы её глаза перестали искать жертву.
− Мира. Просто выслушай меня, хорошо? Мне безумно приятно, что ты беспокоишься о моём здоровье и согласна на такие последствия, как бесконечные бессонные ночи, которые ты решила проводить в слезах, вместо моих жаждущих тебя объятий. Согласна презирать меня до конца своих дней ради каких-то жалких двух месяцев, которые я якобы не смогу подождать… Тебя − самой желанной и самой потрясающей девушки на свете.
Она поднимает голову, в её глазах блестят слёзы и она смотрит на меня, долго-долго, целое мгновение, а потом, невзирая на сотню глаз, вокруг, обнимает и утыкается носом в своё любимое место − в мою шею.