− Напитки, сэр, − прерывает нас симпатичная стюардесса. Влад отодвигается и вопросительно изгибает бровь.
− Я ничего не хочу, − отвечаю, оправляя задравшуюся вверх блузку.
− Спасибо, моя жена ничего не желает. − Я задыхаюсь от его наглости, но больше от собственных эмоций, всколыхнувшихся единственным словом, произнесённым после собственнического, но уже привычного «моя» Влада.
Стюардесса мило улыбнувшись пробирается дальше, а брат возвращается к прерванному занятию. Я продолжаю бороться с окостенением своих конечностей, когда улавливаю дерзкий шёпот у мочки уха.
− Совсем «ничего» не хочешь? − блудливые пальцы задирают ткань блузки и накрывают живот. Все существующие в природе насекомые заползают под мою кожу вместе с его прикосновениями, и устраивают внутри меня первую, вторую и третью мировые войны.
− Что ты… − на середине вопроса я забываю, что именно хотела сказать. «Боже, я тоже, тоже очень сильно истосковалась по нему», вихрем проносятся похожие одна на другую мысли. И таким нелепым кажется воздержание, требующее от нас всё новых и новых жертв. − Что ты делаешь? − получается договорить, когда его губы проделав столь долгий и нелёгкий путь замирают в миллиметре от моих, что-то бессвязно бормочущих. Что-то, что никого из нас не интересует.
− Можно тебя поцеловать? − голос брата греховно-невинный, глаза кристально чистые, умоляющие, и эта смесь никак не вяжется со всем, что он проделывал со мной минуту назад, что я хочу смеяться от счастья, смеяться просто так.
− Можно, − разрешаю, изо всех сил удерживая серьёзное выражение на лице. А мысли путаются в голове, волосы путаются в его руках, языки путаются в нашем бессовестном поцелуе. Мы запутываемся друг в друге.
− Здравствуйте, − говорю я, просто пожимая плечами, вдруг не находясь с достойным приветствием родных после долгого отсутствия в другой стране… Из другой жизни.
Мои руки тянутся обнять сразу обоих родителей, но объятия слишком малы, чтобы уместить всех. Я обнимаю их, а глаза ищут поддержки в глазах Влада, не смотря на то, что прямо передо мной сестра в обнимку с Анатолием, на её глазах слёзы. В глазах мамы, кажется постаревших ещё на очень много, в глазах отца, потускневших, неумолимо опущенных в морщинистых уголках. Вся моя семья плачет от… счастья. И я тоже, я тоже плачу, только не чувствую солёных капель на своих улыбающихся губах, не чувствую холодной прохлады, стекающей по щекам. Я не плачу от…счастья. Я просто…плачу.
− Всё со мной будет теперь в порядке, − твёрдо говорю, смахивая тыльной стороной ладони зимний дождь, падающий не с неба на мои моргающие веки. Я слышу шаги за спиной, знакомые шаги, и они меня успокаивают.
− Конечно, дорогая, конечно, − хором раздаются голоса. Я всех их знаю.
И мы едем домой. Никто не решается начать разговор, даже всегда говорливая Лиза молчит. Они словно … не знают меня.
− Как моя пухленькая племянница? − спрашиваю, пытаясь развеять холод, по ошибке забравшийся между нами из-за закрытых дверей автомобиля.
− И вовсе она не пухленькая! Тощая, как огурец! − тут же восклицает сестра, подпрыгивая на месте. Внутри что-то оттаивает, когда Лиза не затихает после двух фраз, а во всех подробностях начинает делиться со мной причудами своей маленькой дочурки. Значит, всё не так уж и переменилось, и я не успела выпасть за колею семейной идиллии. Я улыбаюсь.
− Папочка, а как ты? Справляешься с ролью дедушки? − Отец быстро расплывается в ласковой улыбке, вспоминая все шалости, которыми его успела одарить маленькая проказница. Но прежде, чем ответить на мой вопрос, его локтя касается мамина рука и он, вздрогнув, прячет преступную улыбку, опускает глаза.
− Вроде и справляюсь, только бабушка с дедушкой всё равно ведь избалует ребёночка-то, − отвечает отец по-простому, но его короткий ответ лишает меня возможности задать такой же вопрос и маме.
− Славная, наверное, Анжела, девочка, − мечтательно выдыхаю, дрожа в улыбке, пусть и чуть менее искренней, чем все предыдущие.
Отец стремительно начинает кивать на мой возглас, но мамина рука снова властвует в районе отцовского локтя и он прекращает изъявлять свои дедовские эмоции.
− Лиз! Она у нас дома, да? − обращаюсь к сестре, находя в ней союзницу.
− Да. С ней тётя Таня возится, с рук не спускает, − радостно сообщает сестра, поворачиваясь ко мне с переднего сиденья.
− Толь, объезжай, здесь на дороге трубу прорвало, − попутно наставляет сестра мужа.
− А Влад не знает, наверное! − восклицаю я, мама бросает в мою сторону быстрый взгляд, и я встречаюсь с её напуганными глазами. Я пытаюсь отвести свои, но её глаза не желают отпускать и мы, так и продолжаем смотреть друг на друга под ровный голос сестры, предупреждающий брата о работах на впереди раскинутом шоссе.
− Брат о тебе хорошо заботился? − я не сразу замечаю, что шевелятся именно мамины губы, и вопрос задаёт мне именно она, поэтому вздрагиваю как от нечаянного сна, пытаясь придумать ответ на не расслышанный вопрос.
− Мира превратилась в настоящую красавицу! − спасает меня Лизка от конфуза, и я посылаю ей благодарную улыбку.
Мама не улыбается, словно узнала о наших с братом отношениях не полгода назад, а только вчерашним вечером.
− Женихи так и будут ломиться в дом, − продолжает сестра, посмеиваясь надо мной, к тому же подмигивая мне одним глазком, а другим неустанно следя за вождением своего мужа.
− Может мне тоже можно будет познакомить свояченицу кое с кем? − вклинивается в разговор молчаливый Толя, перенимая привычки жены.
− Не нужен Мире никто, − резко отвечает вместо меня мать и отворачивается к окну. Улыбка на моём лице гаснет, и я отворачиваюсь к противоположному окну.
− Не нужен, − едва ли слышно шепчут мои губы стеклу, но мама мой ответ вряд ли услышит.
− Тётя Таня! − визжу я, как маленькая, с удовольствием принимая раскрытые объятия домработницы брата.
− Мирочка! Мирочка приехала! − не отстаёт от меня добрая женщина, осыпая моё лицо поцелуями.
− Как же вы тут? Как же без меня? − спрашиваю, вдыхая такой привычный и такой родной запах жареных пирожков и домашней выпечки, которым насквозь пропитана одежда тёти Тани.
− Плохо, деточка, плохо. Скучали мы по вам очень. И по Владиславу Сергеевичу тоже, − добавляет, заставляя расцвести мою улыбку ещё шире.
− Вот мы и вернулись! Как вы теперь, тётя Таня? − поддразниваю женщину, не отпуская тёплой руки женщины, веду её с продуваемого крыльца в натопленный дом.
− Какая же вы всё-таки красавица стали! − восклицает домработница, прося покружиться вокруг себя для неё.
На мне была надета шёлковая блуза серебристого цвета с двумя расстёгнутыми пуговицами на груди, классические брюки холодного лилового оттенка, и чёрный сюртучок с меховой подкладкой. Чёрные замшевые полусапожки на высоком каблучке удлиняли мой маленький рост на десять сантиметров, а из зеркала на меня глядела совершенно иная девушка: с пышной копной распущенных локонов, легко задетыми тушью выразительными карими глазами и со спасающей от мороза бесцветной помадой на губах.
Вспомнилось, как Влад тщательно выбирал каждый отдельный предмет моего нового гардероба перед отъездом, затаскав меня по всем модным бутикам благосклонной к различиям во вкусах Женевы, а я подшучивала над ним:
− Ты оказывается никакой не принц, − вздохнув, посетовала я.
− И кто же я тогда? − ничуть не обидевшись, спросил он, присматриваясь в зеркале к двум различным оттенкам красного, подбирая мне вечернее платье.
− Ты сказочная фея! − радостно воскликнула я, отметая взглядом оба варианта в его руках, на что Влад, кивнув, распорядился консультанту упаковать и то и другое.
− Ты не учитываешь тот факт, что я мужчина? − выгнул он бровь, не медля, переходя к отделу обуви и потянув меня за собой, отрывая от удобных диванчиков.
− С этим трудно поспорить, − вздохнула я. А Влад притянул меня ещё ближе и, вцепившись в мои волосы обеими руками, прижал к своим губам.
− Значит, мы поменяем финал сказки, и Золушка останется с феем, а не со скучным принцем, − прошептали его губы, дразняще водя по моим горящим половинкам моего рта.