− Что вы приготовили для меня в честь моего приезда? − стряхнув с себя фрагменты тёплых воспоминаний, поинтересовалась у тёти Тани относительно меню праздничного вечера.
− Пиццу? − заявила женщина вопросительно и удивлённо. Я выпучила глаза, а она поспешно добавила:
− С грибами? − мои глаза распахнулись ещё больше. Конечно, пицца была моим любимым блюдом, но назвать итальянский фаст-фуд праздничным было тяжеловато. Женщина громко и весело рассмеялась, вытирая руки о края фартука.
− Лосось под винным соусом, курица отварная с гарниром из запечённого картофеля, яблоки в тесте…
− Всё-всё, не продолжайте, я уже поняла, что вы прекрасная актриса, тётя Таня. Вы ведь поужинаете сегодня вместе с нами? − спросила я, надеясь на положительный ответ, и заранее не принимая никакого другого.
− Да, тётя Таня, вы поужинаете с нами, − голос звучал утвердительно, и вот он на самом деле, исключал всякую возможность возражений ему. Я не смогла сдержать себя от улыбки, а Влад не смог удержать своих рук и не коснуться меня. Он приобнял меня за плечи, слегка придвигая к себе, а у меня возникло дикое желание склонить голову на его плечо и сомкнуть веки от наслаждения его прикосновениями, пусть даже такими мимолётными.
Глаза тёти Тани светились радостью и искренностью, когда она обернулась от плиты и посмотрела на нас − обнимающихся брата и сестру.
− Ну ладно, уговорили, − капитулировала она под двойной порцией уговоров и только махнула на нас рукой, вновь принимаясь за готовку. Мы не разнимали рук, не разжимали объятий, а за спиной послышались плавные шаги и совсем рядом − мама, прошла на кухню и подошла к холодильнику, только раз взглянув в нашу сторону, и смотрела словно не нас, а поверх нас, на то самое место, где мы с Владом стояли в обнимку, но на самом деле на место, где нас не должно было быть.
− Пошли в комнату, − прошептал Влад на ухо и, потрепав меня по плечу, потянул из кухни в мою спальню. Мама слышала нас, потому что брат не старался превратить спокойный уход в преступное бегство. Мы даже не закрыли дверь на ключ, когда прошли в мою комнату.
− Ты уверен? Может не надо? − пыталась уговорить я брата, но он был просто несгибаем.− Ах, − вздохнула, сдаваясь, − что мне с тобой делать, а?
− Мира, ты обещала! − твёрдо повторил он, теперь уже вслух ту же просьбу, что говорили его глаза.
− Как вам не стыдно! − прикрикнула на нас мама, стремительно врываясь в мою комнату. Мы с Владом застыли в немой окаменелости и от неожиданного крика матери, горсть таблеток, которую я должна была принять, выпала из моих рук.
Несколько из них закатилось под кровать, но Влад, отставив на тумбочку стакан с водой, не обращая внимания на непонимающее выражение лица мамы, вызволил с внутренней полки ночного столика все пузырьки с моими лекарствами и протянул мне из каждого необходимую разовую дозу.
− Вот держи. Крепче, − процедил он сквозь зубы. − Вы что-то хотели, Нина Максимовна? − тут же обратился он и к моей маме.
− А? Что? − не приходила она в себя. − Нет. Я… Я… пойду.
− Хорошо, мама, − улыбнулась я, так и не решаясь принять свои лекарства и всё ещё удерживая их в сжатом кулачке, как настоял Влад.
Мама вышла, хлопнув дверью и оставив нас с пронизывающим чувством потери, глубокой и невозвратной.
− Она не простит нас? − вполголоса проговариваю в пустоту, избегая правдивых глаз брата, но упрямо озвучиваю вопрос вслух, с каким-то мазохизмом ожидая отрицательный ответ.
− Не знаю, детка, не знаю, − Влад говорит чётко и вот он уже обнимает меня за плечи и притягивает к себе, а в моих руках по-прежнему горсть спасительных таблеток.
− Я читала, что люди перенёсшие трансплантацию открывают в себе новые таланты или не присущие им ранее вредные привычки, − Лиза разряжает напряжённую обстановку за столом и я даже не спешу с ответом, оглядывая стол собравшихся близких.
− По-моему у твоей сестры и так много талантов, взять хотя бы её замечательные картины, − неожиданно для меня рассыпается в похвале Анатолий. − На днях встречался с заказчиком в его загородном доме, так у него в гостиной обнаружилась Мирина «Ночь откровений». − Толя довольно улыбается, запивая курицу бокалом красного вина.
− Это неудивительно, моя сестрёнка имеет уникальный талант, − поддерживает мужа сестры Влад, не удерживаясь от лестного комментария в мой адрес, к тому же непременно посылая мне шаловливую улыбку искрящихся глаз и подрагивающих губ.
− Я очень рада за вас, Мирослава Сергеевна, − улыбается мне и тётя Таня.
− Спасибо, − смущённо отвечаю, и тянусь за полным бокалом вина, так сильно похожего на воду, но к сожалению не воды.
− Это не для тебя, − мгновенно раздаётся суровый голос и мои пальцы на подножке бокала накрывает такая же вездесущая рука. Я открываю рот в беззвучии, но не успеваю ответить, рука неумолимо подносит бокал к своим губам, с насмешливой улыбкой и, запрокинув голову, сиюминутно опорожняет его. Светло-янтарная жидкость втекает между полураскрытых губ, адамово яблоко движется, повинуясь глотательному рефлексу, а я сжимаю колени. Потому что не могу заставить себя оторвать взгляд от этого зрелища, не могу заставить не пересыхать превратившееся в пустыню горло, не могу остановить предательской дрожи, растекающейся по моему телу в синхронности с каждым сделанным Владом глотком.
Наконец, я отворачиваюсь, но и на моё помилование этот деспот не согласен, он ставит на стол опустевший бокал и пододвигает ко мне стакан минеральной воды.
− Ты хотела пить, − бессовестно напоминает он, а я вдруг обнаруживаю себя за полным людей столом и часто-часто моргаю.
«Мама всё знает», − напоминаю себе я, и благодарно принимаю протянутую мне воду, желая хоть на время заглушить в себе иную жажду.
− Всё очень вкусно, Татьяна Львовна, − с улыбкой завожу разговор с домработницей, занимающей место за этим столом по моей просьбе, но всё равно чувствующей неловкость и сконфуженность среди нас, господ.
− Что же ты будешь делать теперь? − спрашивает отец, по другой причине, но ощущающий себя в похожей с тётей Таней ситуации.
− Жить, − я улыбаюсь отцу, но эта не та улыбка, которую можно назвать ослепительной.
− Я хотел сказать… − не находится он, мешкая со столовыми приборами в руках.
− Ничего, пап. Я буду наблюдаться у Олега, − при этом я смотрю по левую руку от себя, ища поддержки у Влада и найдя необходимый луч в его глазах, продолжаю, − Следить за наличием таблеток в своей аптечке, собственно я занималась этим и раньше, и действительно жить.
− Но ведь теперь у тебя здоровое сердце? − непонимающе задаётся вопросом сестра и распахивает глаза в ожидании моего подтверждения.
− Здоровое, но оно не моё, − и снова та же не ослепляющая никого улыбка. − Хотя это означает только то, что мне нужно время от времени задабривать его, чтобы оно работало вполне добросовестно. − Мне не по себе от всех этих разговоров, и я едва ли держусь молодцом, учитывая, что моя любимая мама не проронила даже полноценной фразы для меня, с момента моего возвращения, кроме как «Как вам не стыдно!» полное презрения и нескрываемого отвращения.
Теперь можно было, теперь я была для них здоровой, не нуждалась в их жалости. И тут меня осеняет, что ни в одном взгляде членов моей семьи я не вижу ненавистной мне жалости. Они избавились от неё. Но… если присмотреться к этим любимым, родным, близким по крови мне лицам, я не вижу больше ничего. Словно жалость это единственное, что у них было для меня. Жалость это единственное, что они дарили мне на каждый мой день рождения, чувство, которое они дарили мне на каждый день.
Тёплая рука накрывает мой сжатый кулачок и тепло этой руки так ненавязчиво, но неотступно проникает под кожу, и глубже и дальше, чтобы заполнить меня этой теплотой целиком. Пальцы постепенно расслабляются, и я выпускаю из них кусочек скатерти, лихорадочно оправляя смятую ткань другой рукой.
− Мира, наверное, устала? − врывается в меня знакомый голос Толи, и я поспешно киваю, находя в этом повод для своего побега, и прежде чем до меня доносится смысл собственных действий, я уже подрываюсь с места и покидаю обеденный стол.