Я неприветливо здороваюсь с родителями, непривычно толпящимися в коридоре, встречая двадцатиоднолетнюю дочь, впервые возвращающуюся со своего первого свидания со своим первым «предположительно» парнем. Воздерживаюсь от комментариев и спешно ухожу в свою комнату, захлопывая дверь. Оседаю на пол, приваливаясь к двери ощущая себя не перебесившимся подростком с зашкаливающими в крови гормонами. Запоздалый румянец заливает щёки пунцовым, и я опускаю веки, утомлённая непрерывно колотящимся сердцем и пульсацией желания в венах. Я отдаю себе отчёт, что мы не были близки с Владом больше недели и это отчасти объясняет взаимный голод в потребности слиться воедино, но желать его после двенадцати часов, проведённых в постели не просто рядом, а физически растворяясь друг в друге и быть жадной до его прикосновений, едва сумев остановиться, лихорадочно обрушиваясь друг на друга, и в то же время, отбрасывая руки друг друга, чтобы из последних сил не поддаться и прекратить.
Я прислушиваюсь к разговору за дверью и к шагам Влада по коридору в направлении лестницы на второй этаж. Побег не удаётся ему без последствий, которых удалось избежать мне и я улыбаюсь, почти сочувственно.
− Что случилось? − встревожено задаёт, казалось бы, универсальный на все случаи жизни вопрос, мама
− Ничего. Просто мы немного поссорились.
− Как?! − слышу, как неверяще восклицает отец. − Что случилось? − спрашивает, повторяя тот же глобальный вопрос.
− Свидание с Максом испортил, наверное. − Я физически чувствую, как убедительно Влад пожимает плечами, и, судя по тому, что я всё ещё слышу их голоса, разворачивающийся в этом доме спектакль, разыгрывается и для меня тоже. − Мне срочно понадобились документы по бизнесу, и я вызвал своего зама на фирму, а Мире пришлось до вечера просидеть в комнате отдыха и довольствоваться фаст-фудом, пока я не закончил, и не привёз её домой.
− Но ведь уже так поздно? − синхронно воскликнули оба моих обеспокоенных родителя.
− Я работал, − коротко и поэтому ещё неопровержимее ответил брат.
Мне было стыдно за нашу ложь во спасение, но кроха гордости за его неоценимый дар убеждения всколыхнулась во мне, притупляя неутихающую боль от знания причины всей окружающей нас фальши, которой, я боялась, мы обвиваемся, словно в кокон безопасности от существующего помимо нас мира людей.
− Но Влад, так же нельзя. Тебе нужно было отправить её домой на такси.
− Я хотел, но Мира не согласилась. А сейчас по дороге высказалась и заявила, что я мало того, что помешал её первому в жизни свиданию, так ещё насильно удерживал её кавалера допоздна, не доверяя её поклоннику, как типичный старший брат, с которым ей не повезло. И я не мог втолковать этой упрямице, что у меня важный проект и клиент, которого безотлагательно нужно было удовлетворить. А Макс всего лишь мой сотрудник, который обязан исполнять все мои поручения. И никак иначе.
Он повысил голос на последней фразе, и при прослушивании столь пламенной речи у меня перехватило дух от того, как красноречиво он вплетал неоспоримую правду в эту обманчивую историю с вымышленным свиданием. Своё пламенное желание и свою такую же обжигающую ревность.
− Она ведь ещё совсем ребёнок, − снисходительно вздохнул, на этот раз тише и, услышав удаляющиеся шаги и топот на лестнице, я поняла, что Влад не намерен и дальше разыгрывать ваганта. − Не переживайте, до завтра мы помиримся. Свожу её в национальную галерею и покажу ей Айвазовского. Она от него просто без ума.
Конечно, узнать о планах Влада отправиться со мной в галерею таким образом − было не совсем романтично, как если бы это был тщательно спланированный и выверенный до конечного своего исполнения сюрприз, но мысль, что он продумал всё до мелочей и эти самые мелочи оказываются для него такими же важными, какими являются для меня, наполнила меня теплом и поселила улыбку не только на губах, но и в душе, смятенной и мечущейся от предвкушения до страха.
Переодевшись и расчесав волосы, претерпевавшие за сегодня титанические метаморфозы, я без всякого на то желания, покинула свою комнату и пошла на звук голоса в кухне. Оберегающей меня покровом доброжелательности тёти Тани не было, что меня немного опечалило, как и не было сестры с Анатолием, отсутствие которых добавило несколько октав тишины в разговорный поток этого дома.
− Лиза уехала? − спросила я, будто спокойствие вернулось ко мне из-за отлучки Влада.
− Да. Твой отец настоял на том, что им не мешало бы наведаться в новую квартиру и проверить как обстоят дела после ремонта, и вообще негоже молодым развлекать престарелых родителей из долга, что так полагается делать.
Мои глаза в удивлении поползли вверх и, хотя я чуть не поперхнулась соком, которым собиралась запить скапливающуюся во рту жидкость, при звуке приближённых за спиной шагов Влада, мне удалось остановить побег взгляда в его сторону и удержать его на лице матери.
− Это дословно то, что сказал твой отец Лизе, − с обидой на отца, в мягком, как тополиный пух голосе закончила мама.
Я присела рядом с ней и погладила её по спине, так сильно уменьшилось проявление любви и заботы между нами в последнее время, что она невольно подалась навстречу ко мне, а я прижалась щекой к её щеке, тёплой и родной, но немилосердно задетой бороздками морщин. Я посмотрела на отца, его лицо с годами так преобразилось, что черты лиц моих родителей приобрели схожесть: одинаковые треугольники морщинок вокруг глаз, левая, чуть сильнее выгнутая бровь от одинаковой манеры выражать удивление, и похожие глаза с зеркально отражающейся в них теплотой и заботой друг о друге.
Ничего плохого и предосудительного в их одинаковости не было. Никто не замечал в этом отклонения от общепринятых норм. Как и я не замечала подобного в нашей с Владом похожести, развитой задолго до нашей с ним встречи, задолго до моего первого крика этому миру, а значит, просто уже решёнными судьбой быть вместе. Именно эти мысли светились в моих слезившихся глазах, когда я мельком решила взглянуть на своего возлюбленного, чтобы задержаться на остановке его глаз дольше, встречаясь со своим отражением, чувствуя щемящую грусть, рука об руку с радостью внутри. Биение собственного сердца в груди и слабый, но непререкаемый стук маленького сердечка, пульс отбивающий шаг жизни в напряжённом запястье Влада − мы семья. И мы есть. Улыбка, проявившаяся на моих губах, едва ли тронувшая их, оставшись незаметной для посторонних глаз, тем не менее, мгновенно осветила лицо любимого, вернув дыхание его лёгким, цвет хмеля его глазам.
− Я устала мам, пойду в свою комнату, − поцеловав в щёку мать и потрепав её по руке, уже было поднялась со своего стула.
− Сядь и поешь, как следует, − грозный голос ничем не выдал своей принадлежности тому же самому мужчине, только что переглядывающемуся со мной в туннеле для встречи наших глаз.
− Но я не хочу больше, − сказала еле слышно, наверное, оттого, что ощущала свою вину.
− Ты не обедала сегодня, − напомнил мне, заставляя покрыться предательским румянцем от основания шеи до кончиков волос. Игривость, временами накатывающая на меня, не хотела вступать в игру и слова из ложного спектакля, напоминающие о не съеденных мною сэндвичах остались не произнесёнными, а ложка прилежно вернулась ко рту, наполненная картофельным супом-пюре с зеленью.
− Теперь можно я пойду в свою комнату? − с нажимом произнесла, глядя на прислонившегося к столу Влада взглядом из-под ресниц, когда на дне тарелки, наконец, не осталось ни капельки.
− Теперь можно, − довольно заявил, отворачиваясь, чтобы ополоснуть стакан.
Отец с матерью настороженно переглядывались друг с другом, всё время перебрасывания фразами нас с братом. Я с шумом отодвинула стул и уже схватила со стола свою тарелку, когда мой надзиратель вновь подал голос.
− Оставь, сам справлюсь! − командирский тон был настолько впечатляющим, что тарелка в моих руках с грохотом снова заняла своё место на столе. Мать вздрогнула, когда я невольно посмотрела на неё, но издать нечленораздельный звук и достойно удалиться у меня получилось весьма убедительно.
Принимать душ ещё раз было лишним, но выработанная за этот год привычка настойчиво подсказывала, что без водных процедур уснуть у меня не получиться, поэтому скинув с себя всю одежду, я закрыла дверь на задвижку, включила свет и…