В заголовках вечерних новостей, как всегда, дежурные скандалы: бесноватые арабские царьки, проворовавшиеся министры-взяточники, глупые дорожные аварии с фатальным исходом, возня вокруг слива информации в прессу, грызня в парламенте, сводящаяся к извечному вопросу: «А ты кто такой?» Сегодня к неизменному списку добавляется новый скандал в Минздраве. После краткого ролика новостей на экране появляется некто в белом халате на ступенях главного входа больницы Бейлинсон.
— Как нам сообщили из Министерства Здравоохранения, существует реальная опасность заражения вирусом иммунодефицита. Я правильно понял? — спрашивает корреспондент.
— Не совсем…
— Не совсем?! — патетически перебивает диктор в студии. — Как это «не совсем», если Минздрав назначил официальную комиссию, призванную расследовать случай заражения вирусом?!
— Да не о заражении речь, — личность в халате морщится, — а просто путаница произошла.
— Ну, хорошо, — смягчается диктор, — вы можете объяснить зрителям суть того, что произошло?
— Конечно! Мы проверяем качество наклеек на пробирках.
— Наклейки? И что же такого с ними случилось?
— Они упали.
— Что значит «упали»?
— Отклеились…
— И какая опасность существует для общества из-за отклеившихся наклеек? — в голосе диктора сквозит легкий сарказм.
— Не для общества. Нам поставили дефектные этикетки для пробирок, которые плохо держатся на стекле. На следующий день мы обнаружили, что они высохли и упали. Конечно, мы запретили их использование, и вернули всю партию поставщику.
— И это все?
— Мы обязаны заново проверить всех пациентов, посетивших лабораторию в тот день, поскольку среди них обнаружен сомнительный анализ на вирус иммунодефицита.
— Что значит, сомнительный анализ?
— Невозможно дать однозначный ответ — так бывает по разным причинам.
— И что вы предпринимаете дальше?
— Мы поставили в известность Минздрав и еще раз проверили всех подозрительных пациентов. Также мы провели инструктаж среди работников и всемерно повысили уровень принимаемой предосторожности.
— То есть, ситуация такова, что в лаборатории имеется кровь, зараженная вирусом иммунодефицита из неизвестного источника? Я правильно понимаю?
— В принципе источник нам известен, но поскольку невозможно провести идентификацию и повторную проверку, то все результаты считаются недостоверными.
— А какие последствия этот инцидент имеет для пациентов?
— Формально, по инструкции Минздрава все они остаются под подозрением, как потенциальные носители вируса иммунодефицита.
— И последний вопрос: что это за лаборатория?
— Лаборатория детского центра «Шнайдер». — На экране появляется номер телефона для круглосуточных обращений заинтересованных граждан.
Смотрю на Меира, а Меир смотрит на меня. Только теперь, в этот момент до меня доходит, откуда взялись те самые три месяца, которые мне сердечно порекомендовали не брать в голову.
— Ничего не понимаю. Но ведь «ответ отрицательный» и у меня ничего не нашли, так какого черта «под подозрением»!?
Пока речь шла о какой-то абстрактной лаборатории, мне не было никакого дела до их внутренних бюрократических разборок, а теперь, выходит, что я вхожу в группу риска.
— Подожди, не психуй. Тебе официально что-нибудь сказали?
— Что надо ждать три месяца и делать повторный анализ.
— А до того?
— Посоветовали не брать в голову.
— Хороший совет…
— Может мне кто-нибудь связно объяснить, что происходит?
— Сегодня уже поздно к ним обращаться, но у предков наверняка есть какие-нибудь знакомые, — Меир тянется к телефону, чтобы набрать номер родителей, но в тот же момент раздается звонок от профессора из гематологии.
— Как дела, Далит?
— Это я у вас должна спросить про дела!
— Я думаю, вам не о чем беспокоиться.
— Но вы зачем-то позвонили? — мой голос начинает дрожать.
— Во-первых, чтобы вас успокоить, поскольку практическая вероятность того, что именно ваш анализ оказался подозрительным, крайне мала… — он закашлялся.
— А во-вторых?
— К сожалению, в течение трех месяцев мы не можем проводить забор клеток и их пересадку.
— Почему тогда я не должна ни о чем волноваться? Почему недостаточно повторной проверки, и надо ждать еще три месяца?
— Таковы правила и инструкции министерства.
— Значит, опасность все-таки есть?
— Чисто теоретическая… Все всё понимают, но никто ничего не может поделать.