За кустами оказался маленький перекошенный столик и две такие же лавочки. Вокруг валялись и всё время попадали под ноги какие-то пустые банки, железяки, бумаги. “ Ну и грязища!” Новый друг уселся на лавочку, вытянул из-за пазухи литровую бутылку из-под молока, в которой булькало, снял с ветки рюмку без ножки, положил на стол пачку какого-то дешёвого курева и налил. Ночь была светлая-светлая. Шёл уже конец сентября. Пахло осенью, яблоками, сухими горящими листьями и ночью. Но сивушный запах из рюмки мгновенно заглушил все ароматы.
Эдик схватил рюмку, поморщился, закрыл глаза и с ужасом глотнул. Сначала захотелось кричать, бегать и засовывать в сведенный судорогой рот всё подряд. Но через пять секунд отпустило. И даже полегчало. Перестало драть в горле. Ещё больше посветлело. Вообще, стало неплохо.
Собутыльник с восхищением смотрел на метаморфозы, происходящие с Эдиком. Эхнул счастливо. Потом налил полную, с удовольствием бросил в себя и остекленел. Но тоже секунд на пять.
— Эх, дружище! — Мечтательно сказал он, придя в себя. — Сколько же это лет мы с тобой пьём здесь?! — Напряг лоб. — Да уж, скоро двадцать будет! Ветераны! Нам бы с тобой по ордену, а тут из родной хаты гонят. — Он кивнул в сторону дома и всхлипнул театрально.
“Вот это да! — Изумился про себя Эдик. — С ума они что ли тут все посходили. — Послушай, Вася! — Начал он, но новый друг перебил удивлённо:
— Ты чё, перепил сегодня? Какой я тебе Вася? Двадцать лет вместе пьём и вот те на! Серёга я!
— Ой, извини, Серёжа! Что-то со мной сегодня не то. Послушай, ты только не удивляйся. Ну, давай ещё по одной выпьем, — начал издалека, — давай, дорогой. А потом я тебя кое-что спрошу, ладно?
— Ну, естественно! — Оживился друг. — Давай. — И он снова налил по полной. Выпили.
— Послушай, Серёга! Ты знаешь, я сегодня споткнулся дома и так треснулся головой, что всю память отшибло. Ну, ничего не помню. Ты видишь, даже забыл, как тебя зовут. А ведь двадцать лет вместе пьём! Да? Ты ж друг мне.
— Да! Да! Братан! — Загнусавил тот и начал наливать снова.— Да подожди ты, не наливай, а то и у тебя память отшибет вместе с речью. Ты бы рассказал мне всё. — Язык уже начал заплетаться. Надо было спешить. — Всё, всё расскажи. Но сначала, что это за баба там в доме. - Сергей протрезвел на миг от изумления.
— Ну, ты даешь, Эд! Это же надо так треснуться. У тебя и раньше бывали провалы по-пьяни, но такого... Шутишь ты, что ли? Свою бабу забыть!
— Да какие тут шутки! Расскажи всё. Умоляю! — Чуть не расплакался Эдик и даже руки молитвенно сложил перед собой, пытаясь убедить приятеля.
— Ну, уморил. Что за баба? Да жена же твоя родная! Вот уже скоро двадцать лет, как жена, склеротик!
— Жена! — Обалдело пролепетал несчастный супруг. — Как её зовут?! — Вдруг заорал он тут же.
— Да ты чё орешь? Обалдел. Люди спят. Как? Как? Валькой — вот как! А то как же? Да что с тобой, парень?
— Не может быть! Не может быть! Как это произошло? Расскажи, Серёженька! Всё, с самого начала расскажи! — Он схватился за голову и стал раскачиваться всем телом из стороны в сторону.
Увидев такую странную реакцию, новый друг пожал плечами, но перечить не решился. Да и поговорить, видно, хотелось. Эдуард слушал и по его щекам текли слёзы.
— Ну, как это было! — Начал Сергей. — Всем известно, как было. Ты ж тогда, двадцать лет назад, такой крутой перец был. Кобель натуральный. Не то, что сейчас — письку в штанах теряешь. Поиздевался ты над нашей Валькой. Как зверь дикий поиздевался. Искалечил девчонку и намылился. Она тогда неделю чумная ходила. Никого не узнавала. Вот, как ты сейчас. Потом оклемалась немного, чуть с собой не покончила. Отплакалась, ну и заявила на тебя. Долго не искали, ровно день. Вытащили из постельки какой-то дипломатской дочки, — Эдик застонал, — ну и, ясное дело, в тюрягу. Так и там же повезло тебе - подрезали. За красивые глаза, наверное. — Он указал на шрам на щеке. — Ну, а Валька и пожалела. Заявление забрала. Да и тебя, ублюдка, заодно прихватила. — Видно было, Сергей начинает сердиться, вспоминая давно забытое и пережитое. — Из института тебя тогда же поперли. И правильно сделали! Папашу где-то на службе угрохали. Мамаша твоя тоже его не надолго пережила. Квартиру вашу какой-то “секретарь”, пока ты в камере проживал, оттяпал. Вот и вся история!
Ну, а ты же тогда, когда зверствовал над Валей, что-то повредил ей, или тронулась она немного, вот и не смогла рожать. А как хотела! Оттого и бухать начала. До чего дошла, бедняга! — Он покачал головой в сторону дома. — А всё ты, пёс поганый! — Сергей вдруг привстал и заскрежетал зубами. — Всё ты, падаль вонючая! Какая девонька была! Какая ласковая! Какая умница! Я ж с первого класса её любил. Да и кто не любил её... Если бы не ты, кобель, я бы женился на ней. Детки бы у меня были! Да я и сейчас её люблю! — Из его глаз брызнули пьяные слёзы и запал кончился. Он устало присел, обнял соседа. — Эх, дружище! Да что тут вспоминать?! Двадцать лет вместе пьём. Может так и лучше? Я ж так при вас и остался. Ну и ещё выпьем! — И он налил.
Эдуард Андреевич, умирающий от цирроза печени, полубезумный грязный старик, держал рюмку в дрожащей руке и ему не хватало воздуха. Он хотел поставить, но поставить её было уже нельзя — не было ножки. Налил — пей!
С тоской посмотрел на небо, застонал и залпом выпил. Он с ужасом понимал, что сам изменил своё будущее и попал в западню, выхода из которой не было. В одной игре, впервые в жизни, проиграл дважды! Одна лишь мысль утешала его. Прошло только три часа, три часа, которые сломали его жизнь и забрали душу. Но и жизни этой страшной остался только год!
1994
НАВАЖДЕНИЕ
Я не люблю пятниц. Все беды и несчастья, происходившие со мной в жизни, случались именно в пятницу. В пятницу я разводился, да и то неудачно. По пятницам имел неприятности с властями. В пятницы болел. Обиды, подлости, измены, боль — всё тогда же. Правда, в пятницу я и родился. Но, и этот переход из одного мира в другой был, очевидно, такой мукой и трагедией, что стерся из памяти.
Эти дни — ступеньки в моей жизни. И, возможно, когда-нибудь, какой-то очередной из этих ступенек я не смогу перешагнуть! Во все другие дни я могу быть совершенно спокоен за себя и за своих близких. Тем более, что этот рок висит не только надо мной. Под его раздачу попал и мой отец и, говорят, дед. А теперь, я вижу, что и сын мой не избежал той же участи.
То, о чем я здесь расскажу, произошло со мной много-много лет назад, и тоже, именно, в пятницу. Хотя я и сейчас не знаю, можно ли назвать этот вечер неудачным. Ведь жизнь — не те дни, что прожиты, а те, что запомнились. А этот вечер я буду помнить всегда!
Работа не клеилась с самого утра. Движения были вялые и неуверенные. Краски не смешивались, воображение молчало, глаза слипались. За целый день сделал, наверное, три мазка, психовал, злился, бросал, начинал снова. Наконец начало темнеть. Был уже сентябрь. Я махнул на работу рукой, выпил стакан вина и вышел на улицу. Моя мастерская была тогда в самом центре. Я брёл по вечернему городу. Это было моё время и моя погода. Прогулка не предвещала ничего неожиданного. Хотя бывает так, что гораздо позже, вспоминая случившееся, мы бываем уверены, что заранее готовились, что-то чувствовали, видели во сне. Так я думаю и теперь. Я помню каждую минуту этого дня. И, даже сейчас, спустя много лет, мне кажется, что это было только вчера.
Ещё не проснувшись утром, я чего-то ждал. И ожидание не покидало меня целый день. Мрачные мысли лезли в голову. Я ощущал себя бездарным и несчастным. Шёл непонятно куда, неизвестно зачем, по почти пустым улицам. Постепенно успокоился и начал снова замечать, что жизнь всё-таки прекрасна, даже несмотря на чертовски грустное настроение. Я никак не мог понять причину этого необъяснимо острого чувства. Мне чего-то не хватало.
Вдруг кто-то задел меня. Толчок был настолько силён, что меня развернуло. Остановившись, я оглянулся по сторонам и никого не заметил, но с удивлением почувствовал, что вокруг меня сказка. Каким-то непостижимым образом меня случайно втолкнули в неё. Это чудо входило в меня, закружило и околдовывало. Мир преобразился, засверкал, запел. Свет, воздух и запах здесь были совсем другими. Наваждение с каждой секундой усиливалось и не было ни сил, ни желания противиться ему.