Встречаются по работе — а наши с Юркой работы нигде не пересекаются, он инженер. Встречаются в женской компании — но Юрка семейный человек, да и раньше не ел сердца. Встречаются, дабы выпить, — но это уж на самый худой конец. Встречаются, чтобы выяснить взгляды на жизнь, — но нам не по семнадцать, и теперь паши взгляды меняются не быстрее, чем меняется жизнь. Еще, правда, встречаются и просто так, время убить — но у нас обоих слишком мало времени, чтобы его убивать…
Я думал о себе и о Юрке, но меня все время беспокоило еще что–то, в общем–то, мелочь, ерунда — та самая фраза с двумя «который» и прочей корявостью. Проклятая блоха, случайно ухваченная Генкой, кусалась весь день. Я злился на себя, что не выправил фразу, но знал, что и завтра оставлю ее как есть — тут уж ничего не поделаешь, характер такой…
Не то чтобы я думал о ней все время. Но чертова фраза прочно занозилась в мозг, и хоть не больно, но царапалась. Чем дальше, тем хуже она казалась, слова в ней со скрипом цеплялись друг за друга, как кирпичи в мешке. Смешно, но из–за нее я и уснул не сразу — неловко сказанная фраза ныла, как подвернувшаяся нога…
Утром в редакции позвонил по внутреннему Одинцов и сказал, что в двенадцать к нему придет представитель Института имени Палешана насчет тех двух шарлатанов.
— Я бы вас очень попросил, — сказал Одинцов, — и т. д.
Я ответил, что, разумеется, и т. д.
Было половина десятого. Я пошел в учмолодежь. Там еще раскачивались, только бывшая учительница читала свежие письма так же прилежно, как некогда читала тетради. Женька сидел за столом, перекладывая бумажки с места на место: сосредоточивался.
Танька Мухина, практикантка, правила какие–то машинописные листки. Она боком сидела у стола, орудуя самопиской, коленки деловито торчали из–под платья. Ей что–то понадобилось, резинка, наверное, и она, не глядя, зашлепала лапой по столу. И опять она показалась мне школьницей, играющей во взрослую игру. На меня она глянула только раз, и я был ей благодарен за это: лишние взгляды как лишние слова.
Я подошел к Женьке и сказал ему «спасибо» за заголовок. Он ответил:
— Пользуйся, пока я жив.
Больше мне сказать ему было нечего, и я сел на диван. Я знал, что должно случиться дальше: эта девчонка встанет и уйдет со мной. И я знал, что она тоже это знает. Просто сперва должны быть сказаны какие–то слова.
Я сидел на диване и думал: что бы мне ей сказать? Спросить, что правит? Похвалить за что–нибудь? Обругать за что–нибудь? О, черт! Нет зрелища банальнее на свете, чем газетный волк, соблазняющий практикантку…
Девчонка подошла к Женьке, и, положила ему на стол выправленный материал. Он стал читать. Она подняла на меня глаза и спросила:
— Ваш очерк идет в номер?
Я кивнул. Напряженно разом спало. Слово сказано.
Вот умница!
— Фраза там есть просто отличная! — похвалила она.
Фраза… Бог ты мой, опять фраза… Но какое значение это имело сейчас? Пускай бы похвалила запятую… Главное — слово сказано!
Я спросил:
— А вы фельетоны пишете?
Она засмеялась:
— Пытаюсь. Один раз рассмешила Евгения Ивановича — надела кофту наизнанку.
Я согласился:
— Интересный прием.
— Ты бы дал ей пару уроков, — вставил Женька. — Ей–богу, из нее может выйти толк. Почитай за вторник ее репортаж из Серпухова. Мелочь, но любопытно. Элегантно сделано. Вообще элегантности у нее хватает.
Не вставая, он хлопнул ее по загривку и добавил:
— Ума не густо, зато элегантности хоть отбавляй.
И опять она засмеялась, прижавшись к его плечу.
А потом сказала мне:
— А правда, можно когда–нибудь посмотреть, как вы берете материал?
Я ответил:
— Сегодня в двенадцать. Старик, отпустишь ее на час?
Женька кивнул:
— Можно и на час. Но лучше бы до конца практики. Представить себе не можешь, как она мне осточертела. Прислали на практику — ну, и сидела бы тихо, как порядочная девушка. А она еще что–то пишет!
Он похлопал себя по животу и вздохнул:
— А главное, ее костлявые бока я постоянно воспринимаю как молчаливый укор.
Она снова ухмыльнулась и, подняв голову, поглядела на меня долгим, ожидающим взглядом. Из–под Женькиного командования она переходила под мое.
Я сказал:
— Пошли выработаем план действий.
Мы вышли в коридор. У меня голова шла кругом — так хотелось взять ее за плечи. Ничего больше — только взять за плечи, такие податливые и строптивые…
— Без четверти двенадцать придешь ко мне, — приказал я. — А теперь иди.